Читаем Шолохов. Незаконный полностью

Без ложки дёгтя никакое признание не случается.

Своя же – ростовская! – газета «Молот» вдруг опубликовала подборку якобы читательских писем в номере от 14 октября 1928 года. Под симптоматичными заголовками: «Однобокая картина» и «Кривое зеркало».

Только что переболевший малярией Шолохов прочитал, что «кругозор его героев крайне сужен», что «упрощённая композиция знаменует слабость и беспомощность автора».

«Конечно, Шолохов – не Толстой», – пишет некто П. Максимов (О эта вечная интонация, с которой так удобно произносить любую глупость и казаться себе при этом мудрым и снисходительным: «Конечно, Чехов – не Шекспир», «Конечно, Есенин – не Байрон»). «Всё, что дано в романе, это есть просто неудачное фотографирование. Вспоминаются герои Л. Толстого – вот подлинно живые люди. С шолоховскими героями их даже сравнивать нельзя».

Советская пресса была весьма демократична: мало ли что там в «Правде» пишут про эти крылья орлиные – мы тут в Ростове сами в крыльях разбираемся.

Традиционно на малой родине любого выбившегося литератора, мягко говоря, оценивают строго: если мы все ещё тут – почему он уже там? Но в данном случае куда более важным оказался другой вопрос: а не было ли явлено здесь скрытое раздражение ростовских партийных товарищей, напрямую причастных к расказачиванию?

Словно бы отвечая на публикацию 5 декабря 1928-го Шолохов – в компании Михаила Светлова, прозаика Николая Ляшко и ростовского поэта Григория Каца, – нагрянул в Ростов, где в течение четырёх дней дал несколько выступлений – в университете, на рабфаке, в доме работников Просвещения, на заводе «Аксай».

Из газет: «На вечер Мих. Шолохова, Мих. Светлова и РАППа собралось в Доме печати свыше 500 человек. Все выступления принимались восторженно. Особый успех выпал на долю т. Шолохова, читавшего новую главу из 5-й части “Тихого Дона”». Свидетельствует П. Вениаминов: «Михаил Шолохов, сидя за небольшим столиком на сцене, ровным, чуть взволнованным голосом стал читать новые главы из “Тихого Дона”… Мы видели могучий талант, хотя перед нами был простой, скромный молодой человек. После того как Шолохов сложил в папку рукопись, многие тут же поднялись на сцену и выразили восхищение. Похвалу писатель принял сдержанно».

Как наглядно умыл он своих критиков! Где ж авторы ваших подмётных писем, куда они все подевались? Почему залы полны совсем другими людьми?

Неожиданно главный редактор «Молота», участник Гражданской, коммунист Евсей Абрамович Цехер, явился к Шолохову на встречу и попросил разрешения дать для публикации главу «Тихого Дона».

Мысленно выругавшись, писатель дал первую главу третьей книги. 28 декабря «Молот» опубликовал её, сократив её текст с двенадцати до двух страниц и дав своё заглавие – «Казачья ”Война и мир”».

Заголовок сочинил Цехер.

Шолохов раскрыл газету и выругался уже вслух.

* * *

В декабре 1928 года нарком просвещения Анатолий Васильевич Луначарский в итоговом интервью «Правде», подбивая итоги года, в числе прочего сообщил: «“Тихий Дон” – произведение исключительной силы по широте картин, знанию жизни и людей, по горечи своей фабулы… Это произведение напоминает лучшие явления русской литературы всех времён».

В «Красной панораме» (№ 1, 4 января 1929 года), в статье Луначарского «Литературный год» та же самая оценка была воспроизведена ещё раз. Нарком недвусмысленно поставил Шолохова в один ряд с Пушкиным, Достоевским и Горьким.

Той же зимой в журнале «Искусство» была опубликована статья Луначарского «Классовая борьба в искусстве». Бережно увещевая ортодоксальных леваков, объявивших классической традиции войну, он приводил в пример два главных, на его наркомовский взгляд, достижения молодой советской литературы: «Такие бесспорно глубоко художественные произведения, как “Разгром” Фадеева и “Тихий Дон” Шолохова, с очевидностью показывают, что авторы их учились у классиков. Форма у Фадеева очень близка к Толстому, с известной примесью Чехова. Форма у Шолохова – насыщенная реалистическая форма, к которой поднимались многие наши классики, выражая большие бытовые явления. Повредило это Шолохову и Фадееву? Конечно, нет…»

Шолохову – 24, Фадееву – 28. Нарком произвёл их в главные государственные писатели.

Новый, 1929 год Шолохов встретил в станице Вёшенской. Свой дом, дочка, мать, любимая женщина и третья книга романа в работе. Никаких долгов. Удивительные перспективы по новым гонорарам. «Донские рассказы» и две книги «Тихого Дона» читают по всей стране.

В первых трёх номерах журнала «Октябрь» за 1929 год начала публиковаться третья книга романа. Шолохова пригласили в члены редакционной коллегии журнала, оказав честь самому многообещающему автору.

Редактором «Октября» был уроженец Херсона, поэт и критик Семён Абрамович Родов. В редакционный совет входили поэт Александр Безыменский из Житомира, сын своего отца Иоиля-Шимона Гершановича, писатель Юрий Либединский из Одессы, сын своего отца Натана Либеровича, а также Леонид Авербах. Проверенные бойцы литературных баталий.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное