Шолохов. Незаконный

Активнее всех проявил себя Березовский. Родившийся в Омске, он был одним из старейших советских писателей: трёх императоров пережил и одного вождя. Жизнь Феоктисту Алексеевичу выпала непростая: горевал, голодал, с шести лет работал на спичечной фабрике, а с семи – здесь внимание! – в батраках у богатых казаков. В школе урывками отучился четыре класса. Публиковаться начал в 1900 году. Член РСДРП с 1904 года. В 1906-м за участие в революционной борьбе сел на два года. В Гражданскую снова сидел. После разгрома Колчака понемногу пошёл вверх: замгубпродкомиссара в Омске, председатель Новониколаевского уисполкома, председатель Енисейского губисполкома, редактор газет «Красноярский рабочий» и «Советская Сибирь». В 1924 году переехал в Москву и занимался с тех пор только литературой.

В известном смысле, они стартовали с Шолоховым в Москве одновременно: в 1924-м, напомним, у Шолохова был опубликован первый рассказ «Родинка». Более того, Березовский, работая в издательстве «Новая Москва» готовил к публикации два шолоховских рассказа – «Двухмужняя» и «Коловерть», – выступая их редактором. Компетенций для редакторской работы у него вполне хватало, а вот писатель он был плохой.

Зато Феоктист Алексеевич был настоящим партийцем. О большевиках писал так: «Знали они, что в борьбе двух миров нельзя думать о своём, о личном. Кто-нибудь должен умереть. Чёрное крыло смерти повисло над нашим поколением. Их дело – борьба и смерть сегодня во имя жизни и счастья в прекрасном завтра».

К 1929 году Березовский был автором начатых, но неоконченных романов «В степных просторах» (публиковался, что важно, в журнале «Октябрь» в 1926 году) и «Бабьи тропы» (1929). Самым известным его сочинением была повесть «Мать» (1925, выдержала несколько изданий – правда, стоит оговориться, что первое выходило тиражом в девять тысяч экземпляров, а последующие – по пять) – про бабу Степаниду, жену рабочего-подпольщика, подорвавшую склад белогвардейских боеприпасов и погибшую.

Евгения Левицкая узнала о распространившихся слухах одной из первых и была обескуражена. Бросилась искать: откуда слухи исходят, где источник. У одного спросила: «А тебе кто сказал?» – ответил: а вот тот-то, – у другого: «А тебе кто?» – и вскоре дошла до исходной инстанции: Феоктист Березовский.

У них случился короткий разговор.

– Феоктист Алексеевич, как же так, зачем вы это говорите, с чего вы взяли?

– Что?

– Что Шолохов украл чужую рукопись?

Феоктист Алексеевич в ответ: я старый писатель, тридцать лет в литературе, а такого романа написать не могу. Что-то здесь нечисто.

– Что именно?

– Шолохов пишет с грамматическими ошибками, – говорит. – Сам видел, когда правил его рассказы. Человек, который пишет с грамматическими ошибками, – «Тихий Дон» не сочинит.

Левицкая всплеснула руками: и это всё? Березовский нахмурился: а разве неубедительно?

Нет, действительно, не поспоришь: он старый писатель – и не смог. А этот молодой – и смог.

Вид у Березовского был серьёзный, невозмутимый; он долго работал бухгалтером – лобастый малоулыбчивый человек. Казаков опять же с детства не терпел. Его, наверное, можно понять.

Или нет?

* * *

«Чем же объясняется эта писательская травля молодого автора?» – задавалась Левицкая вопросом. И отвечала: «Когда я вспоминаю то громадное впечатление, которое производил “Тихий Дон” на широкие массы читателей, мне думается, что всех поразили мастерство, сила, необыкновенная способность показать душу самых различных людей – всё то, что зачастую отсутствовало у многих писателей. Здесь была общечеловеческая зависть, желание унизить, загрязнить чистую радость творчества».

О том, что «Тихий Дон» сворован, не стесняясь, говорили на заседаниях «Кузницы».

Шолохов едва ли предполагал масштабы происходившего, но в Миллерове неизвестный прохожий остановил его и поинтересовался:

– Шолохов? А чего говорят, что вы это… уворовали книгу свою? А?

Приехал в Москву. Пошёл к Васе Кудашёву. Потом к Левицкой. Следом к Авербаху. Ему пересказали новые слухи: о женщине, которая стремится попасть в газету «Правда», чтобы показать рукописи «Тихого Дона», оставленные её сыном – убитым белогвардейским офицером.

Дурной сон. Просто дурной сон какой-то.

Шолохов делает ровно то, что сделал бы в его положении человек, безоглядно уверенный в своей правоте. В «Правду» ходит эта женщина? И я туда пойду, может, мне её покажут.

Он пишет в газету «Правда». Ещё одно письмо направляет Горькому. Просит разобраться.

Что до женщины: её никогда не было, она никуда не приходила, никто её не видел, ни в одном источнике, документальном или мемуарном, не зафиксировано её существование.

Товарищи из РАППа дали Шолохову совет: привози рукописи.

* * *

Рукописи опубликованных глав он не слишком берёг – а зачем они? Огромные кипы бумаги, которые занимают место. Хранил только то, что ещё может пригодиться в работе. Остальное отдавал Марусёнку.