Шолохов. Незаконный

Так партия вернула ему честное имя. Сталин, Мария Ильинична Ульянова, Серафимович – они смогли остановить кампанию. Попутно, воспользовавшись ситуацией вокруг Шолохова, Авербах и другой виднейший деятель РАППа, Ставский, нанесли жесточайший удар по «Кузнице», публично назвав её лидеров «врагами пролетарской диктатуры».

В том же 1929 году «Кузница» заявит о капитуляции и расколется на две части, которые, пройдя чистку, войдут в РАПП на правах творческих группировок.

* * *

История с письмом в «Правде» стала поводом для версий о том, что Сталин осмысленно создал проект «Шолохов» с далеко идущими целями.

Только вообразите себе этот диалог.

Диктатор, пыхая трубкой, вдруг выступает с неожиданным предложением.

«Давайте создадим писателя-гомункула. Который вообще ничего не пишет, а только выступает на съездах».

«Хорошо, товарищ Сталин. Надо создать идеального советского писателя. Чтоб никаких с ним проблем не было».

«Да».

«Комсомолец. Коммунист. Пролетарий. Лет тридцати. Верно?»

«Нет. Непонятного происхождения, то ли казак, то ли сын приказчика, то ли купца. Совсем молодой. Почти юнец».

«Юнец, записали. Участник Гражданской?»

«Нет, не надо. Пусть просто пишет про Гражданскую. Делает вид, что пишет».

«Хорошо. Пусть смотрит свежим взглядом на те героические события. Даёт образы коммунистов как лучших людей человечества».

«Нет, пусть пишет натуралистическую прозу с расстрелами, насилием и мародёрством. Пусть в хорошем свете подаёт казачьих повстанцев, а коммунистов изображает как ублюдков. А главный герой пусть мечется между белыми и красными».

«Хорошо, товарищ Сталин. И чтобы главный герой к красным пришёл в итоге, верно?»

«Это не важно».

«Но чтоб автору были открыты дороги в издательства и публикации шли без сучка без задоронки?»

«Нет, пусть ему годами портят кровь, прорабатывая и мешая публиковаться».

«Хорошо, товарищ Сталин. Интересно. А книги кто за него напишет?»

«А книги пусть напишут за него Серафимович, Алёшка Толстой и кто-нибудь из молодых… А этот пусть отдыхает у себя в станице. Пусть ничего вообще не делает. Только изображает, что он писатель».

«Позвольте спросить, товарищ Сталин. А зачем это всё? У нас и так 10 тысяч писателей есть. Под своими именами пишут. Участники Гражданской. Комсомольцы. Партийцы. Активисты…»

«Да низачем».

* * *

Можно было бы праздновать в кругу друзей и родни окончание этой грязной кампании. Но с апреля «Октябрь» остановил публикацию шолоховского романа на двенадцатой главе (из шестидесяти пяти).

Читателям ничего не объяснили.

Те, кто не был заинтересован в публикации этих глав, – ликовали.

Сложившаяся ситуация характеризует, сколь ещё была велика степень реальной демократии внутри советского государства. Письмо в «Правде» весило достаточно, но вес его был не определяющим. Сталин не руководил литературной политикой, а только с бо`льшим или меньшим успехом влиял на неё.

Фёдор Гладков, вспоминают свидетели, «на заданный ему вопрос о Михаиле Александровиче ответил с кислой миной, что да, хороший писатель, хороший, но не наш, не пролетарский… И прибавил – надеюсь, что в будущем станет нашим».

Мемуарист Михаил Обухов: «Как-то один партийный работник сказал Шолохову, что нельзя было так описывать смерть Петра Мелехова, как это сделал Михаил Александрович…

– Расстрелян белый бандит, матёрый враг, один из главарей контрреволюционного мятежа. Читатель должен радоваться, что одним гадом стало меньше. А мы смерть Петра воспринимаем глазами его родного брата, Григория, тоже контрреволюционера. Так ли должен писать пролетарский писатель?

Ответил Михаил Александрович только двумя словами:

– Так написалось».

Шаг за шагом, статья за статьёй – начался критический накат на Шолохова.

Литературовед Сергей Динамов, на самом деле Оглодков, в статье «“Тихий Дон” Мих. Шолохова», опубликованной в журнале «Красная новь», 1929, № 8, уверял: «Белые для Шолохова – враги, но герои, красные – друзья, но не идут в сравнение с белыми». И продолжал: «Не сумел Шолохов передать и энтузиазма рабочего класса и крестьянства. Странное равнодушие сквозит в его описании борьбы с контрреволюцией. Единственный развернутый образ большевика, а значит и единственное противопоставление огероиченным белым – Бунчук – снижен Шолоховым, показан сломавшимся и в горе своём по убитой жене – отвратительным».

Иоанн Нович, на самом деле Файнштейн, в статье «Пролетарская литература», опубликованной в «Ежегоднике литературы и искусства», признавая, что по итогам 1928 года Шолохов «сразу вырос в крупную писательскую величину», ставил автору на вид: Григорий должен пойти в большевики! И вбивал непререкаемое: «Всякий другой путь, пожалуй, покажется насильственным и отменит опубликованные части романа в их значении для пролетарской литературы».

Критик Михаил Майзель опубликовал тогда сразу две рецензии на роман: в журнале «Знамя» и в журнале «Звезда». Он уверял, что «временное участие в гражданской войне на стороне большевиков» Мелехова «плохо мотивировано». Вот дали бы Майзелю в руки перо – он бы мотивировал как следует, – загнанно скалился улыбкой Шолохов.