Читаем Шолохов. Незаконный полностью

– В 1920 году работал деловодом в Каргиновском станисполкоме. В 1921 году был послан на курсы продовольственных инспекторов в Ростове. Работал в станице Букановской в качестве продинспектора. – О том, что эта работа завершилась в подвале под арестом, тоже, естественно, умолчал. – В 1923 году уехал в Москву. – И здесь Шолохов, махом, меньше чем за полминуты перескочивший через самые страшные годы, вдруг расслабился и ушёл в душевные подробности, многим тут понятные. – В Москве я очутился на положении одного из героев писателя и большевика, моего товарища Артёма Весёлого. Он описывал, как пришёл один человек после окончания Гражданской войны регистрироваться на биржу труда. «Какая у вас профессия?» – спросили его. – «Пулемётчик», – ответил он.

В зале понятливо засмеялись. Шолохов тоже улыбнулся:

– Профессия пулемётчика никому не была нужна. Я зарегистрировался продовольственным инспектором. Профессия продовольственного инспектора также была не нужна.

– Продовольствия не было! – подсказали станичники; кто-то хохотнул; председатель комиссии поднял строгие брови.

– Работал каменщиком. В 1923 году начал упорно учиться писать. Работал фельетонистом в московской комсомольской газете «Юношеская правда». После издания книжки под названием «Донские рассказы» перешёл к писательскому труду. Пишу с 1924 года, до настоящего времени остаюсь писателем. В кандидаты вступил в 1930 году, в члены партии переведён в 1932 году. Вот и вся моя биография.

– Вопросы есть к товарищу Шолохову?

Зал молчал, но одобрительно: чего спрашивать, Мишу мы все знаем.

– Какую вы выполняете партийно-общественную работу в связи со своей литературной деятельностью? – спросил кто-то из местного актива, чтоб пауза не затягивалась.

– Пытался работать в качестве уполномоченного райкома ВКП(б), но это мешает моей литературной работе. Райком партии освободил меня от таких работ… В настоящее время главным образом занят окончанием четвёртой книги «Тихого Дона» и второй книги «Поднятая целина». Состою специальным корреспондентом «Правды», «Известий» и «Молота». Являюсь членом редколлегии журнала «Октябрь».

– Держите ли вы связь с колхозами и колхозниками?

– Держит! – подтвердил кто-то из зала.

Шолохов спокойно ответил:

– Если бы я не знал колхозы и колхозников, то не смог бы написать «Поднятую целину».

Было ещё с десяток подобных вопросов, и ни одного с подковыркой.

– А где находится Гремячий Лог? И сейчас ли там председатель колхоза Давыдов? – спросил кто-то, Шолохову незнакомый. Видимо, из приезжих, явившихся посмотреть на чистку знаменитого писателя.

Шолохов объяснил, что хутор Гремячий действительно существует, в пятидесяти километрах севернее Вёшенской в глубоком логу. Но в книге описан как бы обобщённый хутор с чертами многих хуторов, где Шолохов бывал. И Давыдов – такой же обобщённый персонаж, похожий сразу на многих двадцатипятитысячников и не похожий конкретно ни на кого.

Уточнять у Шолохова – не похож ли Давыдов на Плоткина, что колхозников задницей на раскалённую печь усаживал и был изгнан с позором – никто не стал. Местные про Плоткина всё и так знали, а приезжие – и слыхом не слыхивали.

Но поднялась ещё одна рука:

– А где хутор Татарский? Где живут Мелеховы? В колхозе ли они?

Пришлось объяснять примерно то же самое – и хутора такого нет, и Мелеховых тоже нет, хотя был один казак, на Гришку похожий, но он не в колхозе.

– А где?

– Не в колхозе. Умер.

– А где жил помещик Листницкий?

Мог бы прозвучать и такой, к примеру, ответ: помещики Поповы жили в Ясеновке, которую я переименовал в Ягодное. От молодого барина Попова, описанного под видом молодого Листницкого, моя мать зачала – но родила ребёнка, уже выйдя замуж за атаманца Кузнецова, который её нещадно бил. А ребёнок умер. Как у Аксиньи.

Но вместо этого Шолохов коротко ответил, что и помещиков таких тоже не существовало, а есть они только в книге.

– Руководствуетесь ли вы письмом Сталина «О некоторых вопросах большевизма»? – спросили.

– Учусь в меру своих сил и способностей на произведениях Маркса, Ленина и Сталина, – сказал Шолохов.

«Когда председательствующий после проверки огласил: Шолохова Михаила Александровича считать проверенным, зал ответил громом аплодисментов», – свидетельствует один из находившихся в зале гостей станицы.

Если кто чего и знал о Шолохове – язык попридержал.

* * *

Первый Всесоюзный съезд писателей, на котором был создан Союз писателей СССР, первоначально намечался на середину мая 1933 года. Затем постановлением Оргбюро ЦК ВКП(б) его перенесли на 20 июня, но вновь отложили.

Подготовка тем не менее шла. Протокол № 1 совещания бригады группкома писателей при ГИХЛ о подготовке к Всесоюзному съезду писателей от 4 августа 1934 года содержал следующую информацию: «Выпущены… учебно-методические материалы для литкружков “Готовьтесь к съезду”, “О читательских конференциях”. На очереди брошюра “Литкружок и стенгазета” и материалы для проработки в литкружках творчества Панфёрова и Шолохова».

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное