Шолохов. Незаконный

Нестор Иванович приехал на тачанке и, пока шли похороны, из неё так и не вышел. С ним была жена, красавица Галина Кузьменко. Она будто застыла у гроба. Рядом, тут же, стоял конь Гаркуши и обнюхивал то свежую землю, то голову покойного.

Каргинцы, наблюдавшие за происходящим, так и не поняли, отчего батька хоронит товарищей, не слезая с тачанки. А он на ногу не мог ступить. Это ранение будет его мучить всю оставшуюся жизнь.

В «Тихом Доне» про махновский рейд сказано совсем коротко: «Махно действительно появился в пределах Верхне-Донского округа. Под хутором Коньковым в коротком бою он разбил пехотный батальон, высланный ему навстречу из Вёшенской, но на окружной центр не пошёл, а двинулся к станции Миллерово, севернее её пересёк железную дорогу и ушёл по направлению к Старобельску. Наиболее активные белогвардейцы-казаки примкнули к нему, но большинство их остались дома, выжидая».

Если быть точным, то конкретно из Каргинской ушли двое. В других станицах к Махно присоединились тоже по двое, по трое из числа потерявших хозяйство. По дороге, в хуторе Дуленском Боковской станицы, махновцы убили председателя исполкома Ладинова, жену учителя, мальчишку десяти лет и несколько продагентов.

Не уйдя за Чир вместе с Чукариным и местным руководством, Шолоховы всерьёз рисковали. Они ж статистику вели, налоги считали – мало ли на них тут обиженных было! Отправившийся разглядывать махновцев, работавший в исполкоме Михаил и вовсе прошёл на волосок от смерти.

Это потом можно было посмеяться, раскрашивая короткое задержание то так, то эдак. Но в тот сентябрьский день Шолохова могли убить походя, между делом.

В Старобельске Махно прооперировали. Туда к нему явился уполномоченный РВС Южфронта с предложением начать переговоры о заключении союза. Столь огромен был авторитет Махно: только что он перебил несколько сотен командиров, комиссаров, красноармейцев, продработников – а с ним переговоры! За ситуацией Ленин следил лично. Троцкий тогда же написал целую панегирическую брошюру про махновцев, стремясь задобрить идейного, но безжалостного противника.

Сразу после ухода Махно кто-то из каргинских разрыл могилу махновца Гаркуши: искали драгоценности. Ничего не найдя, раздели покойника: справная одежда, чего пропадать?

Чукарин и прочие исполкомовцы подсчитывали огромные убытки. Из Вёшенской явилась милиция и обязала местных жителей сдать зерно, пообещав за невыполнение приказа расстрел. Каргинские начали свозить мешки обратно.

* * *

В автобиографии 1931 года Шолохов напишет: «Гонялся за бандами, властвовавшими на Дону до 1922 года, и банды гонялись за нами. Всё шло как положено. Приходилось бывать в разных переплётах…»

О Шолохове писали порой, что он был в эти годы то ли пулемётчиком, то ли бойцом ЧОН. Части особого назначения (ЧОН) были задуманы как боевые отряды при местных партийных организациях и появились на основании постановления ЦК РКП(б) от 17 апреля 1919 года. Они формировались из коммунистов, сочувствующих им рабочих и членов профсоюзов в возрасте от 17 до 55 лет, а также из комсомольцев.

Евгений Петрович Шолохов, двоюродный брат Михаила, достаточно скоро вступил и в комсомол (и приняли!), и в ЧОН (куда принимали только членов ВЛКСМ). Чем не прелюдия к очередному донскому рассказу? Оба деда Евгения из купеческого сословия, дома их были экспроприированы, лавки сожжены – а внук в ЧОНе.

Михаил тоже пробовал попасть в ЧОН, но ему сказали, что во-первых, не подходит по возрасту, во-вторых, не комсомолец. А в ЧОНе ботинки за отличную службу выдают, величайшую по тем дням редкость. И форму. И оружие.

С июня 1920 гола красноармейским кавалерийским эскадроном в станице Вёшенской командовал тот самый Яков Фомин. Красноармейцы имели паёк и обеспечение. Туда попасть было и вовсе пределом мечтаний.

Михаил был расстроен. Мало того что его Шолоховы и Моховы долгое время не принимали, на порог не пускали – так и теперь судьба унизить норовит! Брату, которого Шолоховы и Моховы сразу признали за своего, – пожалуйте в ЧОН служить, а его, татарчука, которого «мать под забором родила», прочь погнали.

Когда ж это всё кончится?

Для казаков – он не казак был. Для купцов – не купец. Для мужиков – не мужик. Но и для большевиков не свой.

Вот сиди, бумаги перебирай. Можем тебе дать револьвер, когда нас убивать придут. Но когда опасность минует – заберём.

В Каргинском ЧОНе было двадцать человек: Михаил всех знал. В их кругу крутился и, случалось, был с ними в деле. Раз в ожидании подхода очередной банды сидел с разведкой на Каргинской горе – той самой, с которой Мелехов в «Тихом Доне» из пушек стрелял.

Другой раз по тревоге собрались в исполкоме – и прятали бумаги. Выставили его в оцепление.

Третий раз выезжали на поимку дезертира. Не застали – но жену его, смотревшую чёрными глазами, видел. И детей, выглядывавших из-за юбки.

Хроника боевых столкновений тех месяцев впечатляюща.