Шолохов. Незаконный

Подкошенный двумя сыновьими смертями, Владимир Николаевич Шерстюков заболел и вскоре умер. После всего этого тётка Дуня вернулась, напомним, из Богучара в Каргинскую – чтобы не погибнуть от голода – и поселилась у своей сестры Анны, жены Петра Шолохова. Но и Анна в 1920 году умерла.

Юношей Шолохов был на многих похоронах и на многих могилах. Память его хранила бессчётные истории насилия и зла. Вот два старших добрых товарища его детства, Костя и Витя, – их убили, и теперь их нет. И только баба Дуня помнила, как её муж Владимир Николаевич просыпался ночами от ужаса: ему всё снился и снился сон, как он бежит за подводой, на которой увозят его старшего сына на казнь.

Так и было.

* * *

Отец скажет ему:

– Вижу – ты нашёл своё дело. Работай. Доверие Серафимовича надо оправдать.

Для отца – как для донского человека, в сущности, вросшего в казачий мир, казачью среду, – Серафимович, возросший на той же земле, из той же среды и дошедший до самых вершин, был абсолютным авторитетом, равным Горькому, Чехову, Льву Толстому.

В июле станет известно: Маша забеременела.

Сразу возник разговор о необходимости постройки собственного дома.

Похоже, в те летние недели Шолохов решил: ждать некогда – раз получились рассказы и повесть удалась, надо браться за роман про 1917 год. Будет роман – будет дом.

Семейное почитание Серафимовича в доме Шолоховых было столь велико, что поначалу шли разговоры о том, чтобы приобрести дом в богатой станице Усть-Медведицкой, где долгое время после ссылки жил Серафимович. Раз ему там писалось хорошо – значит, и другой донской писатель там приживётся. И когда Серафимович решит окончательно забыть про московские свои заботы, будут два писателя – стар и млад – жить бок о бок.

Александр Михайлович, втайне зная, что осталось ему совсем немного, мечтал, чтоб за сыном был добрый присмотр – и так он в детстве натерпелся от своей незаконности. Михаил подбадривал день ото дня сдающего отца – построим дом, перевезу вас с матерью к себе, буду писать – заживём.

– Я теперь могу умереть спокойно, – мягко отмахнулся отец.

Донские рассказы есть, и наследники тоже будут: вон Маруся всё время в нахлынувшей дурноте на двор торопится: шолоховское зёрнышко прорастает. Чего ж ещё ждать?

Добрый, сердобольный, задумчивый человек Александр Михайлович Шолохов проживёт немногим более месяца с того дня, как сын явится с первыми своими книжками.

В августе 1925-го – точная дата затерялась – Шолохова-старшего не станет. Похоронили его на Каргинском кладбище. Гроб, запомнили, был некрашеный: не успел сын в масть войти – долги раздали, и то хорошо. За гробом шли сын, жена, брат Пётр и несколько старух. На скромные поминки наверняка заглянул кто-то из ближайших соседей – будущих обитателей «Тихого Дона» – Аникушка? Христоня? Шамили?

Сын, словно получивший жесточайший удар в самое сердце – торопись жить! торопись работать, делать, быть! – тут же, в сентябре, с разгона засядет за роман. «Хотелось написать о народе, среди которого я родился и который я знал», – скажет он позже.

В России не надо ходить за три моря, чтоб узнать неведомое. Всякий обитатель южной ли, восточной, северной ли русской окраины – носитель неслыханного опыта. Со своей скрученной в огромный узел столицей Россия слишком мало знала и знает саму себя.

Написанное той осенью в итоге пойдёт на вторую книгу «Тихого Дона», хотя Шолохов о том даже не догадывался.

Гришки Мелехова в этих главах пока не было. Однако бурливое казацкое многоголосье накануне Февральской революции уже начало понемногу разбираться на голоса и судьбы.

Центральным персонажем Шолохов хотел сделать Лавра Корнилова – популярнейшую в 1917-м фигуру. Покойный Александр Михайлович тогда верил в него. Корнилов во второй книге «Тихого Дона» говорит: «Я хочу оградить родину от новых потрясений… расправиться с предателями родины… Я ничего не ищу… Спасти Россию, спасти во что бы то ни стало, любой ценой!»

Рядом с Корниловым, писал Шолохов, находились люди, искренне желавшие «поднять на ноги упавшую в феврале старую Россию». У Корнилова таким образом возникало оправдание за будущее его белогвардейство: он начал воевать против «февралистов» ещё до большевиков, первым, до Ленина, возжелав преодолеть хаос. Но и в этом случае решение живописать Корнилова весьма своеобразно характеризовало бывшего продагента, предпринявшего несколько попыток попасть в комсомол и ЧОН.

При всей искренней приверженности новому миру – казачье в Шолохове останется навсегда.

Да, будто говорил он большевикам, я с вами – но вырос я на Чире да на Дону и степной своей, казачьей правды никому не отдам.

Смерть отца будто сделала его – и так уже выросшего едва ли не вдвое старше своих лет человека – ещё взрослей. Словно бы надорвали корешок и сказали: теперь ты сам за всё в ответе.

Значит, так тому и быть: отца схоронил, дитё зачал – отступать некуда.

Глава шестая Эпос

Шолохов укатил в Москву.

Без жены – куда её беременную тащить?