Шолом-Алейхем

В 1888 году от рака пищевода умер отец. Шолом-Алейхем посвятил его памяти книжку «Венок цветов» – сборник стихотворений в прозе «на манер Тургенева и Ги де Мопассана». А отец в завещании говорил: «Мой дорогой сын, бог одарил тебя умом и талантом больше, чем остальных моих детей… Что мне сказать, сын мой? Нет такой вещи на земле, которую ты бы не знал. Потому шагай по той дороге, которую сам избрал…» [64] Уехав из Переяслава, ни об отце, ни о братьях-сёстрах он не забыл: писал, помогал деньгами; когда мог, приезжал. Вевик Рабинович вспоминает, как в 1885-м, когда ему и младшему брату Берлу пришла в голову мысль перевезти отца из Переяслава к себе в Бердичев, Шолом прислал отцу денег на переезд, а потом и сам приехал, чтобы присмотреть ему квартиру и договориться о помощи.

В том же, 1888 году, Шолом-Алейхем съездил в Одессу, чтобы наконец-то лично представиться Мойхер-Сфориму – «дедушке еврейской литературы», как назвал он его (а себя – его литературным «внуком»). Это обращение – «Дедушка» – привяжется к Мойхер-Сфориму в еврейской литературе, станет его прозвищем.

Надежда Абрамович, дочь Мойхер-Сфорима, вспоминает: «За окнами проливной дождь, и никому в голову не приходит мысль, что кто-то может к нам прийти в такую погоду. Вдруг – стук в дверь. Сестра побежала открывать. Все глаза устремились ко входу. На пороге показался человек среднего роста. Он сбросил с себя промокшее пальто и шляпу, положил их на стул, стоявший у входной двери, и застыл, вперив свой взор в отца. Внешность незнакомца всех нас поразила. Его красивый лоб был чуть прикрыт волосами каштанового цвета, большие синие глаза блестели за стёклами пенсне в золотой оправе, обаятельное лицо привлекло внимание всех присутствующих. Он нас очаровал.

– Шолом-Алейхем, – сказал незнакомец.

– Алейхем шолом, – ответил отец, не отрывая глаз от газеты» [65] .

* * *

В 1889-м рождается первый сын – Миша (Михаил), долгожданный наследник. Семья расширилась – теперь они живут в большой, богато обставленной квартире на Елизаветинской улице, 8, у них отличная дача в сосновом лесу в Боярке под Киевом. («Бойберик» будет называться Боярка в его текстах, как Киев Егупцем.)

Соломон Рабинович занимается куплей-продажей, Шолом-Алейхем сидит пишет. («Ведь я всего лишь грешный человек, да к тому ж только наполовину писатель, вернее – полукупец, полуписатель, как это водится у евреев» [66] ). Во второй том своего «Фолксбиблиотек» он хочет дать ещё один роман о еврейском таланте, на этот раз певце – Переле. Роман «Переле» – «полгода труда и несколько лет жизни» – будет тоже переписан пять раз («перемыт в пяти водах») и войдёт в «Фолксбиблиотек» под названием «Иоселе-соловей». «Никогда я ещё столько не трудился над произведением, тщательно обрабатывая его со всевозможных сторон, – скажет он в письме к Дубнову. – Характер нового моего романа – лирический; при всей моей наклонности к весёлому юмору у меня при нынешнем нашем социальном положении не хватает духу юродствовать, тем более что в жизни, которую я описываю, я нахожу, откапываю такие перлы, как Perele или Rochele в “Стемпеню”. Кстати, “Стемпеню” печатается теперь в немецком переводе во львовском “Израелите” [67] .

Второй том «Фолксбиблиотек» шёл ещё сложнее, чем первый. Нет, хороших материалов хватало, стало даже больше, – всё редактура, редактура. Вот повесть Линецкого «Червяк в хрене» – ведь здорово же, остроумно, но столько лишнего, размывающего сюжет, мешающего пробиться главному – мысли. Линецкий потом так и не простит Шолом-Алейхему редакторских сокращений, и Шолом-Алейхем до конца дней жизни обретёт ещё одного друга-врага. («В нашей же еврейской литературе я имею теперь столько антагонистов, что, право, не понимаю, за что такая честь, ибо “много врагов – много чести”. Иногда же мне становится довольно жутко при таких обстоятельствах» [68] ).