Шорох лет

Когда я бросил родной свой дом

И бродягой ушёл за зарницей.

САД ОБОРОТНЯ

К саду, где пчёлы размером с кулак,

Ведут сотни следов, но одни лишь — назад.

Лишь дух его-горе, что горец-ведьмак,

Всех странников растворил в магию-яд.

Стеклянные думы и когти стальные,

А нюх его чует далёко врага.

Туго. Рассветной лозой оплетенный,

Взглядом убьёт, что острее клинка.

В доме его с потолком небоскребным

В сенях и подвалах златой бродит мёд,

И серое сено сырое, огромное

Пони едят, собираясь в поход.

Зачем ему правду пленить? Объясняю!

Единый в роду, жгучий сад сберегая,

В раю и аду, в лесу и в пруду

Живет, не имея медвежьей стаи

И стали не зная.

Травы малахит и топор не поспорят –

Веками живет в тишине и покое.

Лисица, сестра, запомни сперва:

Вдруг к саду волшебному дверь не откроет?

Забудешь всё родное.

И выжжен подбородок,

Лапы чувствуют порог.

Она пришла к тебе, сынок,

После долгих дорог.

Так дай ей клинок!

ВЕДЬМА

Дремлет кицунэ в шубе из ветра.

Рога-ободок, пара-дух и мех-цедра.

Бессмертная жизнь всё течёт бесконечно,

Но к вечеру смерть наступает навечно.

Костёр разожгли — а кого убивают?

Наточен топор — палачей уважают.

Челядь простая — забавный народец:

Им важно, всегда чтоб был полон колодец;

Найти для семьи лишь одно увлечение -

Вот оно, главное их развлеченье;

Семейная цель — жить в злате-хрустали

И герб заиметь — только б все уважали!

Собрать мышеловку — счастья-то сколько!

Вам нечем заняться? Вражда, да и только!

Не спросят они: "А любишь ли сладкое?

Колется шуба твоя или гладкая?

Любишь ты кексы с орехом иль с ягодой?

Кормишь ли ветер ты северо-западный?

Веришь ты в фей или магию?" Что же!

Было бы это на них не похоже…

Челядь простая — забавный народ:

Им важно, всегда чтоб был долог поход;

Нужны им сраженья, оружье из дуба…

Родные места им как будто не любы.

А в книгах им нужен хороший конец,

надел чтоб герой победный венец,

Его б все любили и все уважали,

А главное — лично на казню приглашали!

А в доме у ведьмы тепло и спокойно.

Играет орган, и стоят трубы стройно,

И плавятся свечи, не зная тревоги,

И ветер лениво гудит на пороге.

Лаванда и вереск — в саду на опушке.

В лесу — перепалки, койоты, лягушки.

Прядёт ведьма лён, ткани ткëт и шьëт платья,

Любит печь кексы, блины и оладья.

Сама она — девушка в траурном платье,

С косой золотой и огнём за плечами,

Пахнет люпинами и барбарисом,

Ценит малину, бадан и мелиссу,

Сушит календулу, тмин и чабрец,

Понимает детей и спасает овец…

Не зная, живёт, о кострах и молитвах,

Но видит все беды в будущих битвах.

Всё помнит жизнь, секреты тая,

Всё видит душа, где концы и края,

Видит синих китов, что плывут по заклятью

Навстречу ей — девушке в траурном платье.

Видит дымок, слышит шепот меча,

Не узнает она клик палача.

Костёр разожгли — ну зачем убивают?

Она ночью не воет — лишь звезды считает,

Никогда не кричит — говорит не спеша,

Не играет с огнём — молодая душа!

Ведьма сделает всё, чтоб остаться в живых -

Опыт лет у неё в волосах золотых…

Она танцевала под пение птиц -

Теперь обернётся одной из сестриц.

Но останется жить льняное заклятье

От девушки в траурном платье.

ОТ БОГА

Я видел, как утром ты пела,

Спрятав меч под разбухшим плющом,

Как ты долго на воду смотрела,

Укрываясь зелёным плащом.

— О чём пела?

— Только о людях.

— Значит, вовсе и не о чём.

Слушай, девушка, да забудь их!

В твоей песне они ни при чём.

Слышишь топот вне глаз твоих?

Деревянная дорога чудна.

Кто прервал тишину? Человек!

И лишь сердце сгорает дотла.

Говорит: «Ты в богов не верь,

Нам и Мидгарде хорошо…»

И осёкся, подняв взгляд вверх.

Рассмеявшись, опять зашёл:

«Всегда можно хуже. Молчи.»

(ты молчала с первого шага.)

Его окинули взглядом грачи:

«Ты бессмертен? Какая отвага…»

(Меч лежал у тебя в ногах.)

Птица села на звон колец.

На потёртых твоих сапогах

Спал навечно упавший венец.

Ох, как я тебя жалею,

Ведь хотел бы я дать века,

Но ты к людям идёшь, старея,

А обернёшься — увидишь рога.

— О чём пела?

— О людях и море.

— Продолжай. Уже лучше. Признаюсь:

Люди — скука, бездушность и горе,

Но ты — не их них. Я знаю.

Ты не помнишь, зачем им веришь.

А я помню — ты любишь их.

Ты сапожками берег меришь

И ценность вещей любых.

— О чём пела?

— Не помню, правда.

— Это слёзы?

— Да уж поверь!

— Твои «люди» — большое стадо

Ломающих в душу дверь.

У них наглость, хоть нет ключа.

Не следуй ты общей стае.

Стой! Зачем тебе блеск меча?

Не убить из, предупреждаю!

Ох, как я тебя жалею,

Ты осталась с людьми и впредь.

Ты и веру забудешь, старея,

Обернёшься — увидишь смерть.

ШОРОХ ЛЕТ

«Одним из самых важных людей для меня был отец. С ним я провела гораздо больше времени, чем со всей родней, но так и не смогла понять, что он хотел сказать мне фехтованием и стрельбой. Он никогда не говорил глупостей или грубостей, ему было не до этого. Выполнение отцовского долга являлось его философией жизни. А долг этот заключался в том, чтобы я сейчас вспоминала его с той же любовью и теплотой, с какой он вспоминал бы меня.