Шоссе Петля

- Хотите сказать, парадокс? – Коновал застегнул портфель и нацепил на нос очки. – А, это вы пошутили. Но встреча, к которой вы не готовы, может ждать вас даже сегодняшним вечером. А вот будете ли вы в состоянии объективно ее оценить? Вы никому и не обмолвитесь, чтобы не сочли сумасшедшим… И наедине с собой вы уже не будете откровенны. У меня здесь, - он указал на «залежи», - собрано немало примеров того, как очевидцы заканчивали психиатрической больницей. Однако, господа, я не любитель пустословия, давайте приступать. Время у меня ограничено.

Время было ограничено не только у Коновала – Ромке требовалось пропустить пару бутылок пивка для поправки здоровья, но до прихода заказчика он воздержался, из чего я заключил, что Коновал – человек серьезный и кредитоспособный; обычно Рома клиентов не стесняется. Без малого три часа мы убили, обсуждая дизайн обложки: не то чтобы Коновал сильно привередничал, но он очень четко знал, чего хотел. А хотел он много всего.

Около пяти часов, сверстав предварительный макет и отсканировав примерно одну восьмую коноваловского фотоархива, мы отправились за пивом и по домам. Когда я выходил из метро, позвонила Людка и попросила дождаться ее на остановке. «Не хочу шляться одна по этому дурацкому району», - жалобно сказала она.

Да уж чего там, я ее прекрасно понимал.

____

Роза ветров свирепствовала по-прежнему, ветер терзал палисадники и бесновался между деревьями. На моих глазах сорвало и швырнуло на проезжую часть толстую ветку. По расписанию автобус подходил только через пятнадцать минут, а у меня уже зуб на зуб не попадал. Я начал составлять первые впечатления об опольцевских хрущобах, и впечатления эти были вовсе не радужными. Аборигены сбивались мелкими кучками или торопились скрыться в подъездах; вполне естественно для людей, не желающих подцепить насморк, но почему-то выглядело так, что они чего-то боятся. Никто не обращал на меня внимания, но казалось – район присматривается ко мне точно так же, как я присматриваюсь к нему.

Наконец, безобразная груда железной рухляди на колесах, когда-то именовавшаяся «Икарусом», доставила припозднившихся с работы пассажиров. Людка приехала заведенная после тяжелого дня, и мы поругались, не отойдя и десяти метров от остановки («Икарус» еще пыхтел выхлопной трубой, пытаясь сдвинуться с места). Собственно, ничего особенного в этом нет – все ссорятся, мы тоже, но, забегая вперед, скажу, что в тот раз всё могло закончиться фигово. Возле подъезда Людка вдруг крутанулась на каблуках, выкрикнула что-то не очень связное, но громкое и длинное, после чего рванула дверь и с таким же остервенением захлопнула ее за собой. Я перевел дух и присел на скамейку покурить. Невидаль, тоже мне. Через час-другой сама же придет мириться.

- Тяжело с ней, да? – услышал я вопрос, явно адресованный мне.

Обернувшись через плечо, я сразу пожалел, что именно этот тип присутствовал при нашем скандале. Ходячее противоречие, а не человек. Из-под ворота грязной, измятой робы виднелись полосы тельняшки; вытянутые на коленях штаны заправлены в резиновые сапоги. Голова выбрита. С маргинальным видом резко контрастировали голос и глаза: мягкий, низкий тембр, тон сочувствующий, а глаза – ярко-голубые и по-деревенски простодушные. Но уж совсем странной была моя реакция на произнесенные им четыре слова. Скажи мне кто другой то же самое, я бы беззлобно послал на три буквы, но тут вскипел, как паровой котёл. «Тяжело с ней, да?». «Да, мне ТЯЖЕЛО!!! Чертова баба все нервы мои на кулак наматывает, только и думает, как меня достать! Тяжело?! Да я когда-нибудь ее убью!!!».

Если бы Людка не умотала, боюсь, от мыслей я бы перешел к рукоприкладству.

- А с кем легко? – буркнул я и уставился в асфальт. Мужик присел на другом конце скамейки.

- И не будет легко. С женщинами вообще непросто, на то они и женщины, - (он сказал не «бабы», а именно «женщины»). – Но ты молодец. Ты терпеливый. Хорошо ей с тобой, наверное…

Опять. Вроде одобрил меня за сдержанность, а на самом-то деле, тварь, издевается.

- Ты чего, блин, привязался?! – взревел я, вскакивая. – Твое какое дело?! Сам разберусь! – и почти бегом бросился к скверу, оставив за спиной его сокрушенно покачивающуюся лысую голову и просьбу: «Ты терпи, терпи. С женщинами всегда так…». Вот дьявол.

Когда я вернулся, на скамейке сидели старушки. Лысого типа в робе там не было. Его счастье – так и подмывало лицо подправить.

____

-2-

Людка возилась на кухне. Я остановился в прихожей. Больше всего на свете мне сейчас хотелось пойти к ней, взять ее за плечо и бросить на пол, чтобы затрещали ломающиеся ребра. Или вывернуть руку… Терпи, понимаешь ли, ей с тобой хорошо. А почему мне-то должно быть плохо?!!!