Я заставил себя подышать носом, успокоиться. Спокойствием это, конечно, не назовешь, но, по крайней мере, я пошел не на кухню, а в комнату. Бросился в кресло и сидел там, стискивая от ярости зубы, а с кухни тянуло запахами чего-то вкусного. Потом и Людка пришла, на лице – раскаяние, но я молча улегся на кровать, накрыв голову подушкой. Заснул почти сразу.
____
Пройдя несколько шагов по мглистому коридору сна, я вернулся обратно в хрущобы. Коридор выходил на кухню, такую же, как наша, хотя в этих пятиэтажках все квартиры одинаковы… Облупившаяся на стенах краска, водяные разводы, в углу потолка над мойкой – ржавый подтек почти правильным квадратом, только с одного бока длинная клякса.
За окнами светло, но свет мутный, серый – это утро после ненастной ночи или совсем непогожий день.
На стуле посреди кухни сидит человек. Я не вижу его лица, вижу лишь сложенные на коленях руки. Отвратительные руки: в запястьях тонкие, даже изящные, но кисти огромные, с толстыми пальцами. Руки охотника…
Вновь я пытаюсь найти его лицо, но мой взгляд упорно не желает подниматься выше горла вязаного черного джемпера.
Я смотрю в сторону. На столе – покрытый пылью телефон, старый, дисковая модель. В этой кухонной мистерии у него какая-то своя роль. Человек на стуле не шелохнется, он как будто и не дышит, и лишь на руке пульсирует уползающая под рукав жилка. Охотник пережидает время, а какое – известно лишь ему одному.
«У него руки охотника на л ю д е й. Вот почему они такие безобразные».
Он ждет. Ему безразлично, что я стою напротив. Может быть, он спит сидя.
Внезапно телефон разражается короткими дребезжащими звонками. Междугородний вызов или неполадки на линии, но, что бы это ни было, звонки мгновенно наполняют маленькую кухню страхом. Я не представляю, почему этот звонок так страшен, но мне не хочется оставаться здесь, рядом с истошно звонящим телефоном.
Огромные кисти сжимаются в кулаки. Человек на стуле протягивает руку и снимает трубку…
____
Я проснулся, лежа на животе. Футболка насквозь промокла от пота. Рядом что-то пробормотала Людка. Я погладил ее по волосам, и она уткнулась носом мне в плечо, а потом ровно-ровно засопела. Нащупав под кроватью тапки, я сунул в них ноги и вышел на кухню, включив свет. Естественно, никто там не сидел на стуле, да и за окном царила тьма египетская. Всего половина первого ночи.
Но я не мог выкинуть из головы мысль, что во сне побывал где-то в этой реальности, совсем рядом. В логове охотника. Но, если мне было позволено увидеть его – почему не лицо? Мой спящий мозг сопротивлялся, вырезая из кадра информацию, которая могла стать для меня фатальной? А что в этом фатального? Кто он, человек на кухне: мой знакомый? Или этот лысый оракул с ярко-голубыми деревенскими глазами?
А что, если это был я с а м?
Почему бы и нет… Задатки охотника на людей как раз таки дают о себе знать: вчера я чуть не прикончил собственную жену! Вспыльчивую, нервную, не стрессоустойчивую, но самую лучшую… Ведь раньше со мной никогда такого не бывало!
И – отрывисто звонящий телефон… Что-то с этим телефоном не так. Даже не с ним, а со звонками…
От всего этого можно свихнуться, если не покурить.
Продолжая думать о звонках, я вытянул из пачки сигарету и отправился на лестницу. Когда взялся за ключ, снаружи послышался шум, но за дверью никого не было. Я сошел на половину марша вниз, уселся на ступеньку и закурил. И тут слева в поле бокового зрения вплыло что-то черное, чужеродное. Я вздрогнул и шарахнулся к стене.
- Дрянь такая… - выговорил я, рассматривая «сюрприз».
Между маршами свисала, покачиваясь на капроновой веревке… чурка или кегля. Деревянная; кажется, деревянная, я эту штуковину не трогал ни до, ни после, но от нее приторно пахло смолой. Петля нахлестнута на то место, которое предполагало собой горловину, и затянута тройным узлом. Почему-то мне сразу подумалось о ритуальной казни, типа обряда Вуду; еще – что чурка раскачивается с хорошей амплитудой, хотя в подъезде ни сквознячка; и еще – напрасно я здесь рассиживаюсь. В доме, похоже, полно ненормальных. Кто-то изготовил и на полном серьезе повесил куклу Вуду, программируя судьбу безвестной жертвы, а для таких подвижек должна как следует протечь крыша.
Я выплюнул сигарету, и, стараясь не поддаваться панике, отступил в квартиру.
Нет ничего плохого в постыдном бегстве, если оно спасает твою шкуру, но, отдышавшись, я спросил себя: а от чего или от кого я только что спасся? Подумаешь, один из соседей начитался малонаучной литературы (вроде книжицы господина Коновала) и вообразил себя вудуистским колдуном. В общем, я взял мобильный и вернулся к чурке. Она по-прежнему качалась в промежутке лестничных пролетов, только уже медленнее. Я отснял ее на телефон с пары ракурсов – «на добрую память», а заодно чтобы при случае рассмотреть поподробнее.
При этом я чувствовал себя полицейским фотографом на месте жуткого и странного убийства.
____