Шотландия

Второй Эдинбургский фестиваль, 1948 год Тайрон Патри

Первый Эдинбургский международный фестиваль был проведен под бурные восторги в 1947 году и оказался тем крайне необходимым лекарством, которое оживило серую и пресную художественную жизнь послевоенной Великобритании. Критика звучала только в отношении одного обстоятельства — мол, недостаточно представлено шотландских работ. Как в числе прочих сказал романист Э. М. Форстер, примечательно отсутствие драматургов Дж. М. Барри и Джеймса Бриди. Поэтому была достигнута договоренность, что к фестивалю 1948 года театральный режиссер Тайрон Гатри выпустит спектакль «Три сословия» по пьесе сэра Дэвида Линдсея, а ее не ставили в Шотландии с шестнадцатого века. По мнению Гатри, она в три раза длиннее «Гамлета»; несомненно, ее постановка — колоссальная задача, как с точки зрения театрального режиссера, так и с точки зрения материально-технического обеспечения. Трудности, с которыми столкнулся Гатри, он обсуждал с Джеймсом Бриди, который сказал, что знает одного человека, который мог бы помочь подыскать место для постановки.

Несколько недель спустя, за выпивкой, Бриди познакомил меня с Робертом Кемпом. Я помню, как тот вошел, появившись из эдинбургского моросящего дождя, в плотном твидовом пальто, твидовой кепке, которая вышла из моды еще тогда, когда мой отец был мальчишкой, с толстой тростью из ясеневого дерева в руке, куда больше похожий на торговца скотом, чем на писателя. Мы обсудили «Три сословия», сошлись во мнениях и с того мгновения стали лучшими друзьями.

На следующий день под проливным дождем мы отправились подыскивать подходящее место для постановки пьесы. Бриди, Кемп и Уильям Грэм из оргкомитета фестиваля вместе со мной погрузились в предоставленный нам на время муниципалитетом благородного вида старинный «даймлер», за рулем которого сидел благообразный пожилой шофер. Мы побывали в огромных залах и маленьких зальчиках. Залах старинных и современных, залах мирских и церковных, залах на верхних этажах и в подвалах, в танцевальных и лекционных залах, на катках и в пивных.

Дождь продолжал лить. Мы насквозь промокли, и Бриди, как наш доктор-терапевт, посоветовал, исключительно в качестве лекарственного средства, дабы не подхватить простуду, принять порцию «горячительного». Мы заглянули еще в несколько залов и еще несколько раз приняли по стаканчику. Поиски пошли веселее. Бриди и пожилой шофер затянули песню, а наш старинный «даймлер» несся от плавательного бассейна, воду из которого, как нас уверяли, можно без проблем слить и который находился на восточной окраине города, к центру отдыха с парной баней и прачечной, расположенному в западной части города. Наползала тьма; уличные фонари отражались в лужах. Наши певцы почти исчерпали свой репертуар; у лимузина кончался бензин; Уильям Грэм заснул на потертом сиденье. Я начал остро осознавать, что втянул всех в погоню за химерой. Потом, тоном человека, для которого признать нечто для себя неприятное все равно что нож острый, сказал Кемпу: «Есть еще зал Ассамблеи».

В тот миг я в душе понял, что мы попали в самую точку. Зал этот просторный и квадратный, в готическом стиле, относится примерно к 1850 году. В нем есть глубокие галереи и покатый пол, с уклоном к центру, где, окруженный оградой, стоит трон председателя церковного суда. На креслах — серовато-зеленая обивка; везде бесконечные каменные коридоры. На середине крутого черного подъема — здание возведено на одном из обрывистых уступов Замковой скалы — стоит грозная статуя Джона Нокса. Там еще висят бесчисленные портреты покойных столпов шотландской церкви, в числе прочих, как я впоследствии выяснил, имеется очень неплохая картина работы Харви, на которой изображен мой прадед, проповедующий под открытым небом в Хайленде.