Шотландия

Из прочих никто не считал этот зал особенно подходящим; но на них произвели впечатление моя страстная уверенность и энтузиазм, и мы договорились, что нужно будет спросить церковные власти, возможно ли использовать зал для постановки пьесы. Шотландская церковь, славящаяся своей суровостью, могла недоверчиво отнестись к тому, что в зале Ассамблеи перед сидящими зрителями будут скакать и кувыркаться шуты и самодовольно расхаживать накрашенные женщины. Напротив, никаких затруднений просьба не встретила; никто не предлагал подвергнуть цензуре скабрезные места в тексте, не провозглашал запрета на табак, алкоголь или гримерные. Было лишь одноединственное условие: нельзя забивать гвозди в трон председателя церковного суда.

Похищение Камня судьбы, 25 декабря 1950 года Иэн Гамильтон

Со времен Александра III Скунский камень, в народе широко известный как Камень судьбы, играл символическую роль в получении королевской власти. В 1296 году он был вывезен из Скунского аббатства в Пертшире солдатами Эдуарда I и помещен в Вестминстерское аббатство, что породило у шотландцев чувство национальной обиды и возмущения. Многие мечтали о том, чтобы Камень вновь оказался на своем законном месте в Арбротском аббатстве. В 1996 году, с должными церемониями, он был возвращен в Шотландию, однако героическая попытка вернуть Камень судьбы была предпринята в Рождество 1950 года. Иэн Гамильтон и три его приятеля-студента сумели выкрасть реликвию, но успех их был недолог.

Мы перескочили через ограду, перебежали освещенное место и стояли, прижавшись в отсветах фонарей к сверкающей двери. По крайней мере, действовать придется не в темноте.

Гэвин налег плечом на дверь.

— Фомка! — прошипел он.

Я повернулся к Алану.

— Фомку давай!

— Что? — сказал Алан. — Я думал, ты ее взял.

Сконфуженно я вернулся к машине и вытащил ломик из-под сиденья, куда я его спрятал во время встречи с детективом.

Поначалу дверь произвела на нас некоторое впечатление, поскольку створки закрывались плотно, а щель между ними была закрыта деревянной планкой, от самого верха до низа. Мы страшно боялись шума, и острым концом фомки выковыряли достаточно дерева, чтобы просунуть лапку ломика между двумя створками двери. Потом мы втроем налегли на другой конец фомки, и дверь несколько раз заскрипела. Скрип показался нам выстрелом сигнальной пушки. При каждом скрипе мы ожидали, что вызванная сторожем полицейская машина с сиреной промчится по улице. Пусть приезжает; если мы и проиграем, то проиграем в борьбе.

Теперь я смог просунуть в щель пальцы и нащупать изнутри засов. Он был слабым. Мы сунули ломик под низ двери, и она, вместе с запором, приподнялась над землей. Наша брешь расширилась до трех дюймов. Мы заглянули внутрь аббатства. Никакого сторожа там не было. Никто нас не поджидал.

Мы просунули фомку под замок и втроем, мощным рывком, провернули ломик. Издав громкий треск, дверь распахнулась. Сидевшая в машине Кей услышала раздавшийся треск и вздрогнула, но путь в аббатство был открыт.

Мы прошмыгнули внутрь. Я вернулся и притворил за собой двери. Эту часть я не раз повторял в уме.

Западная часть нефа была тускло освещена, все остальное было погружено в непроглядную темень. В молчании мы торопливо двинулись по трансепту и обнаружили, что дверца в металлической решетке открыта. Мы прокрались внутрь, добрались до капеллы Исповедника. К шагам сторожа мы не прислушивались, так как все равно услышали бы его приближение. По крайней мере, мы сумеем коснуться камня.

Капелла утопала во тьме. В слабом свете моего фонарика ведущие в алтарь стеклянные двери походили на черные простыни, и я торопливо отвел луч в сторону, высветив зеленый мрамор надгробия Эдуарда I, чьих мертвых костей Брюс боялся больше, чем любого живого англичанина.

Двое других парней уже убрали в сторону ограду, отделявшую публику от трона. Камень был перед нами, на высоте груди, в нише под сиденьем Коронационного кресла, установленного на высоте трех футов на каком-то подобии скамьи. Мы осторожно отделили фомкой деревянную планку спереди трона, удерживающую Камень. Дерево иссохло от возраста, оно трескалось и расщеплялось, и я испытал сожаление, поскольку это нам не принадлежало.