Шотландский ветер Лермонтова

Я не могу, что значит отдыхать.

Всегда кипит и зреет что-нибудь

В моём уме. Желанье и тоска

Тревожат беспрестанно эту грудь.

Но что ж? Мне жизнь всё как-то коротка

И всё боюсь, что не успею я

Свершить чего-то! – жажда бытия

Во мне сильней страданий роковых,

Хотя я презираю жизнь других.

Есть время – леденеет быстрый ум;

Есть сумерки души, когда предмет

Желаний мрачен: усыпленье дум;

Меж радостью и горем полусвет;

Душа сама собою стеснена,

Жизнь ненавистна, но и смерть страшна.

Находишь корень мук в себе самом,

И небо обвинить нельзя ни в чём.

Я к состоянью этому привык,

Но ясно выразить его б не мог

Ни ангельский, ни демонский язык:

Они таких не ведают тревог,

В одном всё чисто, а в другом всё зло.

Лишь в человеке встретиться могло

Священное с порочным. Всё его

Мученья происходят оттого.

Никто не получал, чего хотел

И что любил, и если даже тот,

Кому счастливый небом дан удел,

В уме своём минувшее пройдёт,

Увидит он, что мог счастливей быть,

Когда бы не умела отравить

Судьба его надежды. Но волна

Ко брегу возвратиться не сильна.

Когда, гонима бурей роковой,

Шипит и мчится с пеною своей,

Она всё помнит тот залив родной,

Где пенилась в приютах камышей,

И, может быть, она опять придёт

В другой залив, но там уж не найдёт

Себе покоя: кто в морях блуждал,

Тот не заснёт в тени прибрежных скал.

Я предузнал мой жребий, мой конец,

И грусти ранняя на мне печать;

И как я мучусь, знает лишь творец;

Но равнодушный мир не должен знать,

И не забыт умру я. Смерть моя

Ужасна будет; чуждые края

Ей удивятся, а в родной стране

Все проклянут и память обо мне.

Всё. Нет, не все: созданье есть одно

Способное любить – хоть не меня;

До этих пор не верит мне оно,

Однако сердце, полное огня

Не увлечётся мненьем, и моё

Пророчество припомнит ум её,

И взор, теперь весёлый и живой,

Напрасной отуманится слезой.

Кровавая меня могила ждёт,

Могила без молитв и без креста,

На диком берегу ревущих вод

И под туманным небом; пустота

Кругом. Лишь чужестранец молодой,

Невольным сожаленьем и молвой

И любопытством приведён сюда,

Сидеть на камне станет иногда.

И скажет: отчего не понял свет

Великого, и как он не нашёл

Себе друзей, и как любви привет

К нему надежду снова не привёл?

Он был её достоин. И печаль

Его встревожит, он посмотрит вдаль,

Увидит облака с лазурью волн,

И белый парус, и бегучий чёлн.

И мой курган! – любимые мечты

Мои подобны этим. Сладость есть

Во всём, что не сбылось, – есть красоты

В таких картинах; только перенесть

Их на бумагу трудно: мысль сильна,

Когда размером слов не стеснена,

Когда свободна, как игра детей,

Как арфы звук в молчании ночей!

11th JUNE 1831

Eternal soul, since childhood I recall,

In search of the miraculous sublime,

Not light itself, but light’s delusions all

In which I dwelt for minutes at a time;

And torments filled those moments, as it seems;

I’d occupy such enigmatic dreams

Amongst those instants; but, like peace,

The dream within could never find release.

How often, summoned by some ghost refrain,

I lived another age, another chance;

Forgot the world. And, time and time again,

When starting from a heavy-hearted trance,

I wept; but all those restless visions,

Held by flesh and viewed through rents and scissions,

Did not seem like creatures who could dwell

On earth. All in them was holy – or from hell.

In simple prose, a man cannot describe

Internal strife. But I hear other tones

Sufficiently resounding to imbibe

Ambrosia. I feel – this bag of bones –

Exalted passions, yet still undeclared;

Struck dumb; but now I am prepared

To sacrifice myself for something good –

Though its shadow flee into the wood.

Fame and glory, what are they but lies?

Yet in them is something that compels

The willing victim to the sacrifice.

My days are a continuum of hells;

Lacking purpose, but yet faced by choice;

Still, I believe it! This compelling voice –

A summons to eternity; each breath,

Relinquishing all earthly gifts to death.

And, for the eternal, there’s no grave.

When I’m ashes, these outlandish dreams,

Though still paradoxical, are brave

And blessed by angels; seems

You won’t die with me; and my love

Will carry you to spaces up above;

To your name, my legend will be linked,

For, after death, our souls are indistinct.

For the dead, there’s peace at least; a son

Shall worship what his father once despised.

This is how the race of life is run:

In order that each force be neutralised.

A person, whether yet advanced in years –

Mere blossom to be scattered; and all fears

Are equally contemptible. A womb

Is just a staging post towards a tomb.

So, with the formation of a soul –

By a river, facing the abyss,

Watching as the rapid waves cajole

The blue into the white with noisesome hiss.

And, above that foaming, turbid tide,

I stood and listened, dazed, preoccupied,

Lost amidst the unremitting din

That scattered all the restless thoughts within.

There was I content. If I could only

Forget the unforgettable! Her glance –

Source of all distress! Why I am lonely!

Known by her across the wide expanse

Of time, and destined here to love

Her, and her alone. To God above

I pray for torments new, yet these elide

That ghost that still continues to reside.