Шоу на крови

Утром Чабанов проснулся с ощущением странного дискомфорта. Правую щеку раздуло, точно в нее накачали воздух. Прикоснувшись к флюсу, он застонал от боли, подскочил со своей огромной итальянской кровати и уставился в зеркало. Он ужаснулся. На него смотрел урод из фильма ужасов: с оттопыренной щекой, красными глазами и перекошенной от зубной боли рожей. Чиновник бросил взгляд на кровать, где блаженно похрапывала Римма, и перекосился еще сильнее. В ярком свете восходящего дня ее некрасивое лицо угнетало. Ночные забавы утром не тешили. Хоть бы она поскорее убралась!..

— Подъем! — скомандовал он ей, как старшина заспавшемуся солдату.

Она открыла сонные, со слипшимися ресницами глаза, глянула на него, и рот ее сам собой открылся.

— О боже! Кошмар какой! Что с тобой, Витольдик?

— Ничего более идиотского не могла спросить?! — сорвался Чабанов. — Зуб болит!

— Мать моя! — Римма в страхе поднесла руку ко рту. — Это Лученко на тебя навела…

— За это она ответит, гадина… — Его гнев наконец-то нашел себе нужное русло. — Вставай! Мне нужно уезжать к врачу!

Лобоцкая оделась по-солдатски быстро.

— Распорядись, чтобы ее не пускали в музей, — пробулькал Чабанов, запивая водой таблетку анальгина. — На пушечный выстрел чтоб не подпускали! И поговори, черт побери, со всеми своими бабками, девками, пусть не распускают языки! Ты директор или кто? Может, тебе кресло начальницы жмет?

— Витольд, я все поняла! Можешь на меня положиться. Ноги ее в музее не будет! — Римма быстро прикрыла за собой дверь и помчалась к машине.

Ее патрон завтракал один. Впрочем, завтраком его трапезу назвать было нельзя. Он цедил сквозь зубы кофе со сливками. Откусить от аппетитного пирожка с маком у него не получалось, зуб взрывался нестерпимой болью. Баба Мотря сердобольно качала головой, предлагала народные средства. Потом поставила диагноз, что эта зубная боль не иначе как от сглаза или порчи. «Пороблено!» — решительно заявила старая Мотря. Но он гаркнул на нее, и она затихла. Набрал номер мобильного своего стоматолога, договорился о приеме. Потом позвонил помощнику.

— Милинченко слушает.

— Это я. Помнишь, я тебе говорил про врачиху?

— Лученко Вера Алексеевна, психотерапевт. Она?

— Да. Пошли своих ребят, пусть из нее душу вытрясут!

— Что, так серьезно?

— Не задавай лишних вопросов. Ты все понял?

— Не все. Допустимая степень жестокости? Чтоб вы потом не упрекали меня в самодеятельности.

— Страхуешься? Вот тебе четкое указание: чтобы она легла в больницу с переломами и ушибами. Понятно?

— Вот теперь понятно.

На следующее утро Вера Лученко поспешила в музей. На пороге ее остановил охранник.

— Нельзя, — буркнул суровый охранник.

— То есть как нельзя? — на секунду опешила Вера. — Музей же работает?

— Музей работает. А вас пускать не велено. Отойдите, не мешайте.

Вера мгновенно срисовала с одной-единственной извилины охранника заложенную там скудную информацию. Возражать бесполезно. Не пустит. Ну что ж…

Она отошла в сторонку, вызвала в памяти картинку из недавно просмотренного глянцевого журнала и «включила блондинку». Подошла к крыльцу музея уверенной походкой. Охранник увидел перед собой высокую длинноногую девушку-супермодель, с белыми волнами кудрей и наглыми темными глазами. Обшарил ее похотливым взглядом, отошел в сторону и пропустил в музей, даже дверь придержал.

Эта способность доктора Лученко требует пояснения. В детстве Верочка с легкостью перевоплощалась в кого угодно и во что угодно. Как у всех детей, у нее не было отдельно «мира реальности» и «мира воображения». Все было реальностью — и фантазии, и сказки, и игры, и скучные уроки. Вера играла с мальчишками и девчонками в своем старом подольском дворе, заросшем таинственными кустами и уставленном загадочными сараями. Это была целая страна под названием Наш Двор. Первые странности начались во время игры в кинофильм «Золушка». В тот раз долгожданная очередь изображать Золушку досталась Вере. Они с девочками разыгрывали разные сценки, и все время Вера видела перед собой артистку Янину Жеймо, внутренне подражала ее выражению лица, голосу, копировала походку и жесты. Дети были в восторге от Вериной игры и назавтра опять назначили ее Золушкой. Когда она вышла во двор, предвкушая волшебную игру, соседская девочка спросила:

— А где же твои деревянные башмаки?

— Какие башмаки? — удивилась Вера, глядя на свои обутые в сандалики ноги.

— Ага, башмаки у тебя были, — поддержала вторая девочка.

А третья, которой все время доставалась роль злой мачехи, разочарованно добавила:

— И передник такой, как в фильме. Сзади завязанный, хвостом таким. Где он? И шапочка была, как у Золушки.

Маленькая Вера Лученко ничего не поняла и на всякий случай соврала, что мама у нее отобрала все эти вещи. Ей хотелось поскорее начать играть. А во время игры она вдруг догадалась, что девочки видят на ней и шапочку, и башмачки, и передник. Но не особенно удивилась. Ведь маленькие дети еще хозяева своих ярких желаний и все как один — волшебники. Захотят — приснят себе паровозик, тот, что тогда, в песочнице… Не захотят — мяч приснят. Большой, красный. Ничего такого.