Шоу непокорных

— Тебе кажется, что ты не можешь нам помочь, — осторожно говорю я. — Но ты сможешь, если захочешь. Тебе наверняка известны правила местной жизни. А вот нам — нет. Мы не знаем, кому можно доверять. Не знаем даже, можно ли доверять тебе. Не знаем, куда можно ходить, а куда лучше не совать носа. Мы не знаем ничего. Должно же быть что-то полезное, что ты мог бы нам рассказать.

— Почему вы постучали именно в мою дверь? Мне не нужны неприятности, особенно сейчас. — Он опустился на один из маленьких ящиков и вытянул ноги, почти полностью заняв ими тесную комнатушку. — Избегать нужно всех, избегать нужно всего. Никому не следует доверять. — Он холодно прищурился. — Даже мне.

— Почему же ты тогда впустил нас? Почему передумал?

Юный хозяин дома сухо усмехнулся:

— Хороший вопрос.

Возникла пауза. Мы с Гретой обменялись недоумевающими взглядами. Снаружи раздался вой сирены. Полицейские возвращаются. Нужно как можно быстрее затащить сюда Джека.

— Наш друг, — говорю я. — Он там, на улице. Ему можно войти? Всего на пять минут, пока не уедет полиция.

— Кто это? — спрашивает он. — Тот Чистый парень с плакатов? Бенедикт Бейнс? Тот, что произнес речь в Интернете, о которой все говорят?

— Нет, это не он. Это…

— Тогда где же он? — прерывает меня мальчишка. Его явно мучает любопытство. — Передумал бунтовать? Вернулся к своей матери? — На его лице появилось злорадное выражение.

— Нет! — Он раздражает меня все больше. — Не передумал. Его схватила полиция. Он сам сдался!

Я мысленно представляю себе Бена, который стоит у окна с пистолетом у виска. Пожалуйста, Боже, умоляю Тебя, пусть с ним все будет в порядке. Что они с ним сделают? Как его накажут? Если с ним что-нибудь случится, я не смогу жить дальше. Даже ради Греты не смогу.

— Он сдался, — говорю я, — ради нас.

Сирены уже совсем близко.

— Наш друг Джек. Он на улице. Ему можно войти? Пожалуйста!

Мальчик провел пятерней по редким белобрысым волосам и тяжело вздохнул:

— Он ведь коп, верно? Я ненавижу Чистых, но еще больше ненавижу легавых. С какой стати я должен его сюда пускать?

— Он никакой не Чистый. Перестал им быть. И он никогда не был полицейским. Он пошел служить в полицию лишь для того, чтобы помогать Отбросам! Пожалуйста, впусти его! — прошу я. — Прошу тебя. Иначе его найдут и убьют. Они убьют всех нас!

Мальчишка хмурится еще больше.

— Во что же я вляпался? Хорошо, приводите его, но только до тех пор, пока не уедут легавые.

Приоткрыв дверь, я подаю Джеку знак. Он быстро оглядывается по сторонам, затем бросается по дорожке к домику и заскакивает внутрь. Мы захлопываем дверь как раз вовремя.

Полицейские машины появляются снова, они опять проезжают там, где только что стояла хибарка, и разносят ее обломки еще сильнее. На этот раз они двигаются медленно. Явно ищут наши следы.

— Пригнитесь! — говорит мальчишка. — Они заметят вас в окно.

Мы с Гретой нагибаемся и втягиваем головы в плечи. А вот Джек не может последовать нашему примеру: слишком велик для этой каморки. Он вынужден лечь на пол. Мальчик прижимается к стене, чтобы снаружи его никто увидел.

Как только машины медленно проезжают мимо, мы поднимаемся на ноги.

— Спасибо, приятель, — говорит Джек мальчишке и протягивает руку. — Ты даже не представляешь, как мы благодарны тебе за то, что ты только что сделал.

Мальчишка смотрит на руку Джека, но не пожимает ее.

— Вы не можете оставаться здесь. У нас нет места.

Он прав. Вчетвером мы заполнили всю комнату.

— Согласен. Ты сделал больше, чем достаточно, чтобы помочь нам, — говорит Джек. — Нам бы остаться еще минут на пять, пока мы не убедимся, что они точно уехали, и тогда мы оставим тебя в покое.

— Хорошо, — коротко ответил юный хозяин дома.

Повисло неловкое молчание. Я чувствую на себе его пристальный взгляд.

— Ты ведь долгое время жила в цирке, верно? Как там было?

Что мне ответить на это? Будь у меня хоть миллион слов, я все равно не сумела бы описать ту жизнь. Даже приблизительно.

Это был сущий ад. Настоящая тюрьма.

Это был дом, единственный, который я помню.

Внезапно дверь открывается, и мы все вздрагиваем. От страха сердце готово выскочить из груди. Однако это не полицейский: это женщина в зеленой форме предприятий общественного питания. Она вылитая копия мальчишки: те же белокурые волосы, те же веснушки, тот же нос и глаза, но если его черты резкие и угловатые, то ее мягкие и округлые. Заметив нас, она застыла на месте и в недоумении разинула рот.

— Глазам своим не верю! — воскликнула она. — Беглые звезды цирка!

Бен

Я смотрю на мать.

— Инспектор манежа? Что ты имеешь в виду… какой инспектор манежа?

Печаль, промелькнувшая на ее лице, уступает место веселому изумлению.

— Так ты не знаешь? Не знаешь, что он выжил?

В моей жизни я знал только одного инспектора манежа.

— Он не мог выжить. Я там был. Арену разнесло на куски. Я видел, как граната упала возле его ног. Я всем телом ощутил тот взрыв.