Шпага Софийского дома (Новгородская сага - 1)

Закончив разговоры, главный стригольник - тот, что рассказывал, остальные называли его отцом Алексеем - достал откуда-то небольшой мешочек из темной плотной ткани, развязал... Достал большой пирог, разломил, разделил между всеми своими по-братски.

Олег Иваныч сглотнул слюну. С утра не кормили и, видно, вечером тоже не собирались. Не помешало бы, черт возьми, перекусить хоть немного, а то ведь так и загнуться недолго.

- Садись с нами, мил человек, - отец Алексей вдруг обернулся к Олегу и протянул большой кусок пирога. С рыбой. А запах - ууу, что за запах...

- Спасибо, отче, - отбросив ложную скромность, поблагодарил Олег и с удовольствием впился в пирог зубами. Не заметил, как и проглотил. Примостился ближе, спросил разрешения рассказки послушать.

- Слушай, мил человек! - рассмеялся отец Алексей. - Мы свои мысли в секретах не держим и зла никому не желаем. А что здесь сейчас - так то по наветам мздоимцев-игуменов. Думаю, скоро выпустят, нет за нами никаких вин!

Глаза у отца Алексея были ярко-голубыми, добрыми, веки чуть в морщинках, лицо исхудавшее, но не строгое, а приветливое, даже радостное это в узилище-то! - а уж когда священник принялся рассказывать анекдоты так заразительно захохотал, что полпоруба не выдержало, присоединилось. Вот они какие, еретики-стригольники. Ничего в них, оказывается, нет мрачновато-сектантского, наоборот скорее. А этот отец Алексей - видно, весьма приличный человек, по крайней мере производит такое впечатление.

Даже несмотря на явно неприличные песни, кои стригольники начали исполнять сначала вполголоса, а уж потом - и громче. Остальные обитатели камеры поначалу крестились, а потом, поди ж ты, тоже начали подпевать. Да и Олег Иваныч...

А злая жена мужа по хребту палкой биеть!

Палкой!

Биеть!

Уж эту-то песню про добрых и злых жен он знал. От Гришани. Теперь подпевал азартно - хоть ни слуха, ни голоса - а чего, спрашивается, сидеть-мурыжиться, коль пошла такая веселуха?

Все подпевали. И шильники, и стригольники, и мздоимцы-дьяки, и житьи люди. Никто и не заметил, как тихонько приоткрылась дверь и бугай-охранник уселся прямо на порог, подставив под подбородок руку. Слушал.

Слушал-слушал, да и загоготал, да так громко, что и сам устыдился. Оборвалась песня, закончился смех, и только раскаты его могучего хохота сотрясали отсыревшие стены подвала...

- Ой! - заметив заинтересованные взгляды арестованных, охранник смущенно закрыл рот рукой и вскочил на ноги.

- Водицы испить принеси, человече! - попросил кто-то.

Ничего не говоря, тюремщик захлопнул дверь. Немного погодя отпер снова - поставил посреди камеры деревянное ведро с чистой ключевой водой. Студеной - аж зубы сводило.

- Спаси тя Господи, мил человек! - перекрестился отец Алексей...

Понемногу все успокоились, испив воды, начали укладываться спать. Все затихло. Только слышны были иногда чьи-то стоны, да храп раздавался из разных углов поруба.

Тихо вошел тюремщик, забрал пустое ведро. Усмехнулся:

- Палкой - биеть, хо-хо... это ж надо. Спою-ко завтра куму. Палкой биеть... хо-хо-хо...

Захлопнулась дверь. Затихло все - что внутри, что снаружи. Через узкое, под самым потолком, оконце слышно только было, как перекрикиваются на башнях стражники.

- Славен Неревский конец!

- Плотницкий конец сла-а-авен!

- Людин сла-авен!

- Славенский...

Прошло трое суток, а может, и более. Выпустили стригольников, исчезли многие житьи люди, стало больше "черных" мужиков худородных, катал ярмарочных да прочей мелкошпынистой шушеры. Злее стали разговоры, никто уж не пел песен, не рассказывал историй - все больше дрались, били друг друга смертным боем, пока не вмешивались бугаи тюремщики.

Совсем загрустил Олег Иваныч - ни еды ему не присылали, ни на допросы не вели - забыли, что ли?

А так и вышло - забыли!

Пимена-ключника Иона по монастырям отправил - списки составлять, кому чего да куда, да кто что должен церкви новгородской - дому Софийскому. Поехал Пимен, что поделать, - на то и ключник. Гришаню же - так и не предупредили его москвичи, не успели - услал с поручением отец Варсонофий, владычный духовник. В дальний монастырь услал - за преученой книжицей. Как и Феофилакт, падок был Варсонофий до книжной премудрости. Но все больше божественное любил, строгое. Чтоб глумы какие, смех да кощуны - ни-ни! Упаси, Боже!

Феофилактовы люди - Пафнутий с Акинфием да дедко Евфимий с оглоедами своими - так и вообще ничего не предпринимали. А и зачем? Нету хозяина значит, надо так! Дела Олега Иваныча - сплошь тайные, начни-ко что выяснять - точно башку потеряешь! Объявится, в первый раз, что ли.

Так вот и позабыли, позабросили господина Олега! Хоть волком вой или, вот, помирай с голоду. Хорошо, народ кругом христианский, хоть и шильники, последним куском делились, да не с одним Олегом. Так бы точно помер! Погиб голодной смертью.