Шпага Софийского дома

На выезде из Детинца, прямо в воротах столкнулся с Гришаней. На черном коне, в темно-синем добротном кафтане с серебряными застежками, в плаще лисьем, с важным — важнее не бывает — выражением лица, тот трусил мелкой рысью в компании нескольких дородных мужиков — тоже весьма не бедного вида, скорее всего — купцов.

— Здрав буди, Олег, свет Иваныч! — кивнул на ходу, Олега увидев, потом улыбнулся, подъехал ближе.

— Тебя, батюшка, Феофилакт-игумен с утра дожидается, в палатах владычных сидючи.

Олег Иваныч кивнул. А то он об этом не знает! К Феофилакту и едет, чай. Поздоровавшись с купцами, проехал дальше. В крестах Святой Софии золотом блеснуло солнце. Может, и впрямь распогодится?

Феофилакт был непривычно оживлен, весел даже. Шагал взад-вперед по горнице, руки потирал. Увидав Олега, обрадовался…

— А, явился, мил человече!

Усадив вошедшего на лавку, велел принести квасу. Сам присел рядом — худощавый, жилистый, подвижный — кинул на стол грамоту:

— Прочти-ка!

«Ионе-владыке донесение сие: на усадьбе вощаника Петра, что на Федоровском ручье у башни, собираются к ночи ближе стригольники али ины каки богомерзцы. Песни поют богопротивные, владыку да веру православну поносят всяко, да глумы, да кощуны рассказывают, тем народ прельщая. А седни ночью бросали что-то в ручей, у лодки. Ходит туда и баба зла Игнатиха — колдунья, да волхвует».

— Вот он, вертеп стригольнический! — игумен прихлопнул рукой по столу. — Всех — за жабры да на софийский суд!

Олег Иваныч, почесав затылок, еще раз перечел грамотку.

— Я б не спешил, насчет суда-то, — осторожно молвил он. — Свидетельской базы никакой, да и не ясно, кто там, у этого вощаника, собирается — стригольники, «али ины каки богопротивцы». К тому ж — еще колдунья какая-то туда шляется. При чем тут стригольники — и колдунья? Да к тому же… К тому же, как стригольников ни возьмем — все равно отпускать придется. Иван, князь московский, всяко за них заступится, нет?

— Ух, Иван, Иване… — Феофилакт треснул посохом по полу. — Не в свои дела лезет Иван, но в дела Новгорода! А у Новгорода, Господина Великого, своя гордость есть!

— Ага… — Олег Иваныч скептически усмехнулся, напомнив, что, как задержит Иван Васильевич низовой хлеб, так сразу поубавится гордости-то новгородской.

— Тут ты прав, человече, — посмурнел лицом игумен. — Кругом прав — куда ни кинь. Заступа стригольникам от Ивана — то многим ведомо.

Феофилакт задумался, снова прошелся по палате — не сиделось — глянул в окно, потом уселся на скамью.

— Ты все ж посмотри, что там, на усадьбе вощаницкой. Осторожненько посмотри, тайно. Вызнай — кто туда ходит да зачем… Да что в ручей метали… может, кощуны какие богомерзкие.

— Вызнаю, — кивнул Олег. Почему-то не лежала у него душа к этому делу. Совсем не лежала. Однако душа душой, а человек он служилый, приказали — исполнять надо.

Усадьба вощаника Петра оказалась не очень большой — дом да мастерская с амбаром. Заручившись платежным поручением Феофилакта, Олег Иваныч с Олексахой-сбитенщиком заявились туда под видом оптовых покупателей — договариваться о поставках свечей в дальний монастырь. Сам мастер Петр — невысокий рыжебородый мужик лет сорока — встретил гостей неприветливо, посетовал, что оторвали от работы. Потом уже, узнав о цели их прихода, помягчел, показал вощаные барабаны да чаны с топленым воском. Возле чанов и барабана суетились помощники — двое белобрысых парней лет шестнадцати.

— Невелика мастерская-то, — покачал головой Олег Иваныч, искоса посматривая на средних размеров собаку. — Что, боле нет никого?

— Дочка, Ульяна-краса, на торжище с утра отправилась. А работников и так хватает, кормилец, — махнул рукой вощаник. — Тем более — ганзейцев последнее лето не было — один убыток. Вот, по монастырям пока торгую. Следующим летом и этих, — он кивнул на подмастерьев, — прогнать придется. А и что ж — прогоню да подамся на Москву, к старшей дочке, Гликерье.

Вспомнив дочь, Петр улыбнулся, посветлел взглядом, похвастал, что замужем дочка за хорошим человеком — постоялого двора держателем Анисимовым Нежданом.

— А супруга-то твоя где же? — с любопытством рассматривая булькающий в чанах воск, словно невзначай поинтересовался Олексаха и, получив ответ, что «позапрошло летось в мор сгорела», удовлетворенно кивнул. Конечно, не то радовало Олексаху, что чужая жена померла от мора, а то, что на усадьбе, похоже, было только трое: сам хозяин да подмастерья. Младшая-то Петрова дочка, Ульяна, чай, не скоро с Торга придет — путь не близкий. Остаются подмастерья с хозяином. Следовало их как-нибудь с усадьбы выманить. Хм, как-нибудь? Да уж, прибедняться нечего, был у Олега Иваныча планчик. Для того и лежало в карманах два куска вареного мяса. Пес хозяйский почуял, аж извертелся весь, на цепи-то сидючи.

Незаметно мигнув Олексахе, Олег Иваныч взял с полки готовую свечку и скептически подбросил ее на руке:

— Хозяин, хорошо б взвесить свечки-то. С мерой сравнить.

— Взвешивай, дело хозяйское, — Петр равнодушно пожал плечами. — И я с тобой схожу, в церковь Ивановскую, мне все равно на Торг надо.

— Ну, так пошли, что ли?