Шпана

– А ну как Шнырь с Ножиком узнают, что ты на их территории беспредел творишь – вот о чём, – попытался хоть как-то замедлить развитие событий я.

– Стоп, – сразу врубил заднюю Серафим, – Махмуд, передохни маленько, а ты, щенок, давай заканчивай свою мысль.

– Так я уже почти всё сказал – Благовещенка это поляна Шныря, он здесь крышует всех подряд, и мельницу вместе со мной, а ты не по правилам наехал на его крышуемого. Может очень нехорошо получиться…

– Да откуда ж он узнает, кто на тебя наехал-то? – хитро ухмыльнулся Серафим, – зарежем тебя сейчас и концы в воду.

– Вон туда посмотри, – и я указал в сторону мельницы, надеясь на авось, – видишь кусты ольшаника?

– Ну вижу, – буркнул Серафим, – и что дальше.

– Под ними пара моих бойцов залегла, я всегда так делаю на всякий случай… они всё и обскажут Шнырю.

Серафим конкретно так задумался. Минуты на две, а по итогам длительного размышления выдал такую фразу:

– Врёшь ведь ты всё… но врёшь убедительно. Ладно, не буду тебя пока трогать (Махмуд, иди в лодку), но ходи по земле с опаской, ты меня сильно разозлил, щенок.

И с этими словами они отчалили и уплыли вниз по течению, куда-то к Печерским пескам. А я вытер холодный пот со лба и тяжко призадумался о том, что с Серафимом надо будет решать вопрос, не даст он мне спокойной жизни, как пить дать не даст…

А во время обеда к нам в столовую зашёл Горький. Я попросил у поваров лишнюю порцию для уважаемого человека, не отказали – Максим сел рядом со мной и навернул гречку с маслом. Рассказал ему, как обстоят дела с кинематографом, предложил между делом тоже поучаствовать, он посмеялся и отказался. А потом предложил неожиданную вещь:

– Раз уж вы назвались коммуной, да ещё и моего имени, может быть вам имеет смысл переехать в отдельное помещение и заняться более важными вещами, чем макароны?

Я промолчал, а он тогда продолжил:

– Нет, ты не думай, макароны тоже дело важное и ответственное, но какое-то… (он покрутил пальцами вокруг невидимой оси)… приземлённое что ли. Про других членов вашей коммуны не скажу, но вот в тебе лично я вижу потенциал для занятия более серьёзными вещами. Если что, с деньгами я помогу.

– Да деньги-то у нас есть, Алексей Максимыч (можно просто Максим и на ты)… хорошо, Максим, деньги у нас есть, у нас с идеями проблема, – ответил наконец я. – Да и с отдельным помещением наверно тоже не всё так просто получится, поди-ка найди такое, когда у нас ярмарка в разгаре. Сколько тут народу-то съехалось, тысяч сто поди?

– Сто пятьдесят, – автоматически поправил меня Горький, – помещение я тоже для вас подыщу, в том же Народном доме например.

– Он же не построен ещё, если не ошибаюсь? – сказал я.

– Правильно, у Шаляпина новые идеи появились, там теперь всё перестраивается, но одно крыло закончено, в нём можно жить и работать.

^{(Народный дом в Н.Новгороде, 1903 год)}

– Так может тогда и с Фёдор Иванычем познакомишь? – нахально попросил я.

– Могу, если хочешь, – просто ответил Горький, – только сейчас он в Италии кажется, концерты даёт, а ближе к осени в Москву вернётся, наверно и сюда заедет посмотреть, что там с его домом, тогда и представлю.

– Тогда решено – переезжаем в Народный дом… вот только закончим уж своего макаронного монстра и кино снимем, после этого сразу. Да, – вспомнил я о своих проблемах, – ты со старцем Серафимом знаком не был?

– Беседовал пару раз на ярмарке, – вспомнил Максим, – неприятное впечатление он на меня произвёл. Ну и слухи со сплетнями, конечно, тоже о нём слышал в немалых количествах. А зачем тебе это?

– Нарисовался он опять на нашей земле, угрожает лично мне разными карами… – решил открыть я все карты, – хочу собрать о нём сведения, чтобы как-то подстелить соломки. Интересны любые подробности.

– Ну тогда слушай, – и Горький вывалил на меня целый короб сведений, слухов и сплетней относительно этого персонажа.

Из него, из этого короба я почерпнул для себя две интересные вещи – Серафим не полным дураком был, имел довольно много знаний из разных областей, в том числе из химии, это раз. А два заключалось в том, что у него где-то в Гордеевке жил чуть ли не родной сынуля, которого он кинул в младенческом возрасте, но потом в нём видимо взыграли родительские чувства, и с недавних пор он его начал конкретно опекать. Где именно живет сынуля и как его зовут, Горький не знал, но мне в принципе и этих сведений достаточно было, чтобы обмозговать план будущих боевых действий против зловредного старца.

Далее Максимыч ушёл по своим делам, а я сказал своему обществу нажать стоп на макаронные изыски, будем проводить актёрские пробы к завтрашним съёмкам.

– А чего такое «пробы»? – спросил, шмыгая носом, Лёха.

– Это, братан, выбор или отбор среди нескольких претендентов того, кто наиболее точно соответствует творческому замыслу. Понятно?

По вытянувшимся физиономиям ребят было ясно, что ничего им непонятно, но я зацикливаться на этом не стал, а просто усадил их в рядок вдоль одной стенки нашего цеха, а Лёху взял за пуговицу и вытащил в центр.