Шпана

Ноги, слава те господи, связаны не были, так что я смог встать и осмотреться – каморка, куда меня заперли неустановленные лица, была крошечной, два на два метра буквально. Окон в ней не было совсем, а дверь имелась конечно, крепкая и дубовая по виду. Видно было, конечно не очень, но сквозь щели свет всё-таки немного просачивался. Я сел на земляной пол, потому что больше не на что было, и призадумался – что это за новые приключения на мою голову свалились и откуда… ничего не придумал, потому что очень скоро дверь заскрипела и отворилась, и в каморку нога в ногу вошли (барабанная дробь) Шнырь и Серафим, оба довольные до невозможности, оба ухмыляющиеся.

– Ну чё, паря, оклемался? – спросил Шнырь.

– Более-менее, – хмуро ответил я и попросил далее, – объясните, что всё это значит-то… и почему вы вместе?

– Всё просто, пацанчик, – задушевно начал беседу Шнырь, – отец Серафим, когда я его отловил, предложил мне более выгодные условия, чем ты, поэтому мы сейчас и вместе.

– Нехорошо это, Шнырь, – попытался я включить понятия, – не по правилам корешей так кидать. Мы ж с тобой обо всём договорились…

– Какой ты мне кореш, сявка, – рявкнул Шнырь, – кореш вот рядом стоит (и он показал на Серафима), а тебя и кидануть не грех.

– Ладно, – скрепя сердце отвечал я, – выкладывай, что вам надо и разойдёмся краями.

– Это вряд ли, – наконец открыл рот Серафим, – чтоб мы краями разошлись. Потому что нам надо закопать тебя поглубже, чтобы никто больше не откопал.

– Ну так закапывайте, – вяло ответил ему я, – зачем тогда связывали и сюда запихивали?

– Нам кое-какие сведения нужны, паря, – сказал Шнырь, – щас ты их нам выложишь, тогда уже и закопаем.

– И что за сведения вам нужны? – спросил я, догадываясь, впрочем, о чём пойдёт речь.

– Бери его с той стороны, – скомандовал Шнырь Серафиму, – перейдём в более удобное место.

И мы через дверь и недлинный коридор переместились в более просторное помещение, окон здесь тоже не было, но имелся длинный стол и лавки по обеим его сторонам. Меня усадили на лавку в середине примерно стола.

– Пиши давай, – приказал Шнырь, развязав мне руки, – вот тебе бумага и чернила, – и он достал из шкафа эти предметы.

– Чего писать-то? – попытался уточнить я.

– А то ты сам не знаешь, – ухмыльнулся Шнырь, – откуда ты такой выискался на наши головы, что ещё знаешь и умеешь, всё пиши подряд.

– Вы ж ведь это и сами знаете, откуда я и что умею… с Благовещенки, родители померли… потом повезло маленько, с Башкировым сумел познакомиться…

– Ваньку заканчивай валять, – строго сказал Серафим, – мы навели справки – тот Санька, который с Благовещенки совсем дураком был, а ты вон какой умный. Пиши давай, если не хочешь раньше времени в ящик сыграть.

– А может договоримся? – предложил я. – Я вам эти сведения, а вы меня отпускаете на все четыре стороны. Обещаю, что больше обо мне здесь никто не услышит…

– Хитрый, – без всякого выражения проговорил Серафим, – меня вокруг пальца обвёл один раз, второй не получится…

– Подожди, – схватил его за руку Шнырь, – а может и точно отпустить его? Только ты нам вдобавок места кладов нарисуешь.

– Да откуда я знаю эти места-то? – взвыл я, видимо недостаточно убедительно, потому что в ответ получил:

– Оттуда же, откуда у тебя сведения про макароны, арбалеты и обо всём остальном…

А ведь и верно, подумал тут я, могу ведь припомнить я эти клады, если напрягусь…

– Хорошо, я попробую, – ответил я. – Может пару таких мест и отыщется…

– Мы тебя, короче говоря, оставляем здесь на часик – как напишешь, постучишь в дверь, – сказал Шнырь, – кричать можешь конечно, но никто ничего не услышит, стены толстые и дом этот на отшибе стоит, так что можешь даже не пробовать…

И они удалились, оставив меня наедине с чистым листом бумаги и чернильницей. Я сначала обошёл по периметру эту комнату – в одном углу здесь стояли два шкафа, набитые почему-то грубой керамической посудой, в противоположном углу был привешен рукомойник, а под ним жестяной тазик. Ну и стол с лавками по центру, больше ничего. Дверь была она, такая же дубовая и крепкая, как и первая, запертая снаружи как бы не на два засова, выбить не получится, даже если очень сильно захотеть.

Писать я, конечно, ничего не стал – ну сами посудите, срок моей жизни был отмерен этими самыми записями, так что я решил немного отодвинуть этот срок – а через полчасика забарабанил в дверь, что есть мочи. Через пару минут дверь отворилась и в неё вошёл… нет, не Шнырь, и даже не Серафим, а второй сын Башкирова Николай, который сыграл роль Каина по отношению к брательнику Виктору…

И в руке у этого брательника был револьвер, очень похожий на те, которые мы с Лёхой в тайнике нашли.

– Ну что, написал что-нибудь? – спросил Николай без лишних эмоций. – Что, совсем ничего не написал? Писать разучился?

– Так я и не умел никогда, – попытался включить дурачка я, – я ж из бедной нижегородской семьи, сирота к тому же – где мне было учиться?

– Встал и пошёл вперёд, – хмуро ответил мне Николай, – руки держи на виду, чтоб я видел.