Шпана на вес золота

Не желая лишний раз общаться с живыми людьми и справедливо полагая, что покойники, что бы ни случилось, орать и драться не будут, мальцы давно уже обосновались у старого кладбища. Не на самом, конечно, кладбище, а в подвале разбомбленной то ли лесопилки, то ли склада, к которому от платформы и главной железнодорожной линии вела когда-то особая, ныне заброшенная и заросшая узкоколейная ветка, километров четырнадцать. Кладбище было старое-престарое, даты на крестах, каменных гробах и обелисках были давние, свежих могилок не наблюдалось, а живые сюда и не заглядывали. Делать тут им было нечего: на могилки ходить некому, на дрова ничего не осталось, даже кирпичи, какие можно было, и те уже растащили.

Так что живи спокойно и не тревожься. А что до не особо приятного соседства – Яшка при всей своей головастости, например, не слишком покойничков жаловал, – то никто и не просит в глухие часы бродить среди могил в одиночку. А вдвоем и у черта не страшно.

К тому же располагалось это место на берегу большого красивого озера – продолговатого, с причудливыми изгибами, в центре которого имелся насыпной, надо полагать, остров. Берег у озера со стороны кладбища был песчаный – и искупаться можно, и рыбу половить. Отличный лещ шел на червя.

Над входом в их обиталище – туда, под землю – вели пять ступенек, нависала плита, образовывая козырек, так что ни капли не попадало ни внутрь, ни даже на лестницу. Барское парадное вело в не менее барские хоромы, не слишком просторные, поскольку большая часть помещения была засыпана, зато теплые и сухие. А тут еще неугомонный и хозяйственный Яшка, выбирая из отвала кирпичи, чтобы сложить топчаны, наткнулся на остатки каких-то ящиков, из которых в его жадные и плохо отмытые ручки высыпалось немало разнообразных монет.

Знамо дело, пацаны видели, что монеты странные, но голод не тетка, потому и рискнули попробовать всучить их на толкучке. Тратили аккуратно – покупали только у одной конкретной бабки, подслеповатой и придурковатой, да и то после того, как попробовали и убедились, что ей категорически все равно, что суют в руки.

Выслушав пацанов и уточнив название платформы, старик предложил:

– Вот и добре. Давайте знакомиться. Меня можно величать дед Лука, если угодно – Ильич. Не угодно – не обижусь. С кем честь имею?

Они назвались.

– Яков и Андрий. Хорошо. Вот что, коли прямо сейчас не заняты, смотаемся до обители вашей, а по дороге покалякаем и поразмыслим, как и чем помочь друг дружке.

Сказано это было так, что Анчутка с Пельменем поняли: их согласия никто не спрашивает. Поэтому, кивнув, они послушно отправились вслед за новым знакомым на электричку.

Погрузились в вагон, где при публике дед Лука ни о чем особом толковать не собирался. Поспрашивал о житье-бытье, есть ли кто из родных, откуда сами, давно ли на вольных хлебах и всякое прочее. Предложил проехать лишнюю станцию, чтобы, как прямо заявил, «не светиться».

Сделали по его слову. Пешком возвращались по опушке, вдоль насыпи, потом углубились в лес. Так дошли до озера, обогнув которое как раз попали на кладбище, аккурат к своим развалинам.

12

Несмотря на кривизну и впечатление общей немощи, как только они отошли от людных мест, дед моментом перестал охать и отдуваться. Поспешал довольно резво, только по сторонам зыркал и одобрительно кивал, как если бы все шло так, как следовало. Похвалил озеро:

– Красивое. Никогда сюда не добирался. Ишь ты, нападало деревьев, видать, двойное дно у него, а то и тройное, щуки да сомы, жирные раки.

– Жирные, – подтвердил Пельмень, – прямо на берег выползают.

Яшка поежился. Андрюха с ума сходил от раков, а он с трудом переваривал эту снедь. Как-то раз, когда совсем приперло, все-таки отведал и следующие сутки запомнил надолго: редко так бывает, когда попеременно тошнит и несет.

– Могилки-покойнички, – приветливо, как хорошо знакомых, поприветствовал старик кладбищенских, – ну а это, видать, ваше обиталище?

– Вход тут, – пояснил Пельмень, – пять ступенек вниз. Пойдете?

– А чего ж не пойти? Мы же сюда затем и прибыли. Веди.

Не кряхтя, не скрипя коленками, он легко и быстро спустился по ступенькам вслед за Андрюхой. Яшка остался наверху, поскольку для троих в «доме» места уже было маловато.

Дед оглядел пристанище бродяг и их добро: керосиновая лампа, топчаны из кирпичей с парой матрасов, недавно заботливо перенабитых удачно подтибренным сеном, котелок и чайник, установленные на самодельном столике, который Яшка, любитель комфорта, сварганил из двух кирпичей и найденной таблички.

– Чистенько живете, граждане, – похвалил он, – столик какой. А ну-ка…

Зачем-то сняв утварь, перевернул табличку, пальцем поковырял, пробормотал:

– Столик прямо княжеский. Да, так я и говорю: молодцы. Хоть в скудости, да не в грязи. Где, говоришь, монетки-то отыскали?

Пельмень показал на отвал – кучу битого кирпича, щебенки, из которого виднелся угол ящика, найденного Яшкой.

– Это лишь половина подвала, вторая завалена, – то ли предположил, то ли сообщил дед Лука, – видать, бомба угодила.

– Надо думать.

– Ковырялись?

– Немножко совсем.

– Ну и?