Читаем Шпандау: Тайный дневник полностью

На моей двери вывесили официальное извещение: «По приказу дирекции от 19 сентября 1952 года, заключенному № 5 назначается следующее наказание: а) Запрещается выходить в сад в течение одной недели, б) В течение одной недели после подъема и до 17:30 он будет заперт в специальной камере, где есть только стол и стул, в) В течение одной недели ему не разрешается брать книги и письменные принадлежности в период между подъемом и 17:30. Наказание начинается 20 сентября 1952 г. (вкл.) и заканчивается 26 сентября 1952 г. (вкл.). Подпись: Лекорну, подполковник».


22 сентября 1952 года. Расплачиваясь за свидание с женой, так сказать, я теперь каждый день одиннадцать часов сижу в камере, где есть только стол и стул. Карандаш, спрятанный за батареей, пока не нашли, и туалетная бумага имеется в неограниченном количестве. Так что мне есть чем заняться. Сегодня — третий из этих семи дней. Но добрый английский доктор по моей просьбе тайком выписал мне три таблетки «Теоминала». Этот препарат попросту не дает наказанию действовать на психику. К всеобщему удивлению, я свеж и бодр, как в первый день, хотя Гесс во время такого же наказания на четвертый день корчился на полу.

Террей открывает дверь и шепчет: «Я выпущу вас ненадолго. Идите, постирайте белье». Я с улыбкой прошу его прочитать уведомление на двери. Мне не нужны поблажки к несправедливому наказанию.


24 сентября 1952 года. Пятый день. Нейрат и Гесс открыто проявляют сочувствие, Дёниц осторожно выражает озабоченность; Функ, Ширах и Редер меня избегают. Они предсказали охранникам, что сегодня я сломаюсь. Очевидно, их раздражает мое спокойствие. С нами творится что-то странное. Тесное соседство — благодатная почва для враждебности!

Только что к моей камере подошел Функ.

— Функ, какие будут прогнозы? — спрашиваю я через дверь.

— Вы, как всегда, ведете себя неправильно. Для моих отчетов нужны драматические события. Вы должны кричать, стонать, падать в обморок. А вы смеетесь и рассказываете анекдоты!

В эту минуту Нейрат наносит мне визит у двери в камеру и говорит, что с 1935 года по предписанию врачей ежедневно принимал две-три таблетки «Теоминала» из-за болей в сердце. Он рекомендует мне это лекарство, потому что оно также действует как успокоительное. Физическое недомогание Нейрата в то время, несомненно, было следствием внешней политики Гитлера, ведь министр иностранных дел был одним из тех, кто пытался укротить Гитлера. Но в то же время эти таблетки привели Нейрата в Шпандау — они избавили его от сердечных болей, но устранили душевные терзания.


26 сентября 1952 года. Последний день наказания. Небольшая сова устроилась на дереве совсем рядом с моим окном и спит. В прилегающей умывальной комнате санитар бреет Дёница. «Не нажимайте так сильно, пожалуйста. Я же не носорог». Пауза. «Нет, нет, охотиться на льва совсем не просто. А еще я охотился на антилопу и бушбока». Пауза. «Итак, сколько я вам должен?» Его место занимает Ширах. «Слухи о послаблении условий заключения? Надеюсь, они не увеличат количество писем и свиданий. Потому что тогда у нас не будет поводов для жалоб. Что еще новенького?» — спрашивает он Миза.

Функ шныряет по коридору. Храпит французский охранник. Я слышу, как вдалеке кто-то открывает дверь. Функу: «Скорей разбудите мсье Корниоля». Предупредить спящего охранника — всего лишь общепринятые правила хорошего тона. Что еще им делать, как не спать? Оказалось, ложная тревога. Корниоль открывает мою дверь. «Хотите прогуляться по коридору? Если кто-то появится, сразу же возвращайтесь в камеру». Шагая рядом, он, чтобы развлечь меня, рассказывает, что майор Бресар часто пытается застукать спящих на посту охранников между тремя и пятью часами утра. Последние пятьдесят метров он бежит — что при его невысоком росте и выпирающем животе, должно быть, выглядит забавно. Но он всегда застает охранников бодрствующими. Как только его толстая фигура появляется у ворот, дежурный, даже если это русский, всех предупреждает по телефону.

Пять часов, время ужина. Через полчаса мое наказание закончится. В последний раз ем в специальной камере.


27 сентября 1952 года. Какое-то время назад охранник Лонг попросил меня составить маршрут для похода по Шварцвальду. Теперь он вернулся и делится со мной впечатлениями. В его рассказе звучат названия, полные приятных воспоминаний: Хундзек, Титизее, Холленталь, Констанц. Я спрашиваю о старой базарной площади в Фройденштадте. «Лягушатники — ну, знаете, мы так называем французов — сожгли Фройденштадт дотла, когда вошли в город. Но теперь все восстановили, стало еще лучше».

Год седьмой

Перейти на страницу:

Все книги серии Издательство Захаров

Похожие книги

100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное