Шпандау: Тайный дневник

1 марта 1954 года. Между двумя и тремя часами утра Фредерик дал мне почитать невероятный отрывок из воспоминаний фельдмаршала Кессельринга, которые мы на днях обсуждали. Весной 1945-го после провала нашей программы вооружений Гитлер расписывал Кессельрингу новые чудесные достижения производства, хотя в докладных записках от 30 января и 5 марта 1945 я со всеми подробностями сообщил ему о крахе производства. Значит, он обманывал не только людей; он лгал даже своим главнокомандующим. Интересно, они ему верили? Или были даже благодарны за подобную ложь, которая снимала их с крючка? Точно так же Гитлер, вызвав к себе моих заместителей по военной промышленности, рассказывал им о новых наступательных операциях, которые ведут несуществующие дивизии. Таким образом, он использовал одну группу людей для обмана другой. Он и себя обманывал?

3 марта 1954 года. Утром шел дождь, поэтому я переодел брюки, и повесил мокрые сушиться на стул. Вернулся в сад. Тем временем французский охранник обыскал камеру. Только вечером до меня дошло, что записи по Кессельрингу лежали в кармане тех брюк. Но их не нашли.

Несколько дней назад я оказался в еще большей опасности. Я спрятал исписанные листы в обычное место, застегнул верхнюю пуговицу и пошел за едой. По пути к раздаточному столу я вдруг понял, что на мне короткое нижнее белье. Страницы держались за счет пояса брюк; только благодаря этому я не выложил их к ногам французского директора, который в тот момент оказался у раздаточного стола. К счастью, я набрал почти четыре килограмма за три западных месяца.

5 марта 1954 года. Сегодня у нас побывала советская комиссия в составе трех человек. Судя по подобострастному виду русского директора, посетители занимают высокие посты. Кстати, это первые дружелюбно настроенные русские инспекторы за семь лет. Они поздоровались с нами: «Добрый день, как поживаете?» — поинтересовались нашим здоровьем, спросили, не мерзнем ли мы. Но вместо ответа на вопрос по поводу плохого питания спросили с видимым сочувствием: «У вас хороший аппетит?» Потом обратили внимание на мои фотографии: «О, у вас шестеро детей? Сколько лет? А это ваши родители?» Моя логарифмическая линейка тоже вызвала интерес.

Инспекция ничего не изменит.

25 марта 1954 года. Наши надежды снова рухнули — Берлинская конференция министров иностранных дел по вопросу Германии закончилась неудачей. Если бы они пришли к соглашению, надеялись мы, это имело бы положительный эффект для проблемы Шпандау. Сегодня, когда Ширах с Функом сокрушались по этому поводу, я проявил дурной нрав, напомнив им, что еще недавно они радостно ссылались на пророчество Гитлера о том, что коалиция военных союзников непременно развалится. Теперь их огорчают разногласия, потому что они влияют на их личные судьбы.

27 марта 1954 года. Мы все очень удивились, когда Фредерик незаметно дал мне статью из «Франкфуртер Альгемайне Цайтунг». В ней говорится, что четыре верховных комиссара ведут переговоры о судьбе заключенных Шпандау. Молотов предоставил послу Семенову полномочия обсудить вопрос Шпандау. Статья пробудила в нас новые надежды, мы все пребывали в состоянии эйфории. Никто не хотел работать в саду. Мне тоже пришлось взять себя в руки, чтобы сохранить присутствие духа. Первый знак, что изменения возможны. Ситуация явно сдвинулась с места.

Мы собираемся группами и ведем жаркие политические дискуссии, которые быстро сводятся к одному фундаментальному вопросу: советской политике в отношении Германии. Но наша дискуссия основывается всего лишь на нескольких строчках из статьи. Ведь мы практически ничего не знаем о причинах и предпосылках этой политики. Ширах выдвигает теорию, что после восстания в июне 1953-го Советский Союз был вынужден пойти на некоторые Уступки Германии. Все это весьма туманно и в упрощенной Форме отождествляет наше собственное благополучие с интересами немецкого народа. Но меня удивляет, что Советский Союз до сих пор не разыграл карту Германии. В Нюрнберге я впервые услышал заявление Сталина о том, что Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается. В то время я подумал, что это жест примирения, и хотя ни на секунду не поверил в великодушие Сталина, в его заявлении я увидел тактическую уловку.