Читаем Шпандау: Тайный дневник полностью

6 июля 1955 года. Новый русский директор дружеским тоном известил меня, что мое заявление — я просил разрешить детям шесть дополнительных получасовых свиданий — было удовлетворено. Мне это очень поможет.


27 июля 1955 года. После неудачного Женевского совещания глав правительств из русского меню исчез зеленый салат. Но нам по-прежнему дают помидоры с луком.


1 августа 1955 года. Первый день американского месяца. В саду Функ вдруг повел себя странно и с заговорщическим видом сказал Шираху:

— Следите за солдатом на левой башне. Дайте мне знать когда он пойдет на другую сторону.

И, повернувшись ко мне:

— Встаньте немного правее. Так, теперь солдат на другой башне меня не видит. А где охранник? Ага, он занят с адмиральским составом.

Потом тихим голосом позвал:

— Ширах! Что делает ваш солдат на башне?

Ширах жестом показал, что все в порядке. Функ глубоко вдохнул и достал из кармана бутылку со словами:

— Ну, тогда будем здоровы!

Постанывая от удовольствия, Функ сделал большой глоток, потом передал бутылку по кругу. Она быстро опустела.

— Первый класс, — причмокнул Функ. — Жена прислала. Восемьдесят градусов — настоящий выдержанный ром. Теперь мы знаем, чего нам не хватает. Мы научились обходиться без других вещей, но только не без этого!

Он огляделся вокруг.

— А что будем делать с бутылкой?

Мы вырыли глубокую яму и закопали бутылку. На этикетке было написано «Туссамаг, сироп от кашля».


4 августа 1955 года. Функ посадил по квадрату много подсолнухов, и получилась зеленая беседка. Сегодня поступил приказ убрать подсолнухи, потому что они закрывают обзор. У большинства приказ вызвал нервный срыв. Функ в ярости официально снял с себя обязанности главного садовника. Ширах сорвал все свои цветы, хотя им ничто не угрожало, а Дёниц растоптал свои грядки с бобами. Ростлам потрясенно наблюдал за нами. Он явно беспокоился.

— Как дети! В нашей тюрьме вас посадили бы в одиночную камеру на хлеб и воду.

Этот случай говорит о том, насколько хрупким является наше спокойствие и какими тонкокожими мы стали.


6 августа 1955 года. Часть пути из Будапешта в Белград я шел по степи в нескольких километрах от Дуная. Воздух плавился от зноя. Дороги были песчаные, с редкими деревьями и тучами мух. С Хафеля доносились гудки буксиров и я представил, что это гудят корабли на Дунае. Я выдернул из нашей травяной грядки стебелек мелиссы и растер листья между пальцами. Терпкий запах усилил иллюзию незнакомых мест, похода по дорогам и свободы.


28 августа 1955 года. Очевидно, в английских тюрьмах, рассказывает нам Хокер, заключенных по-прежнему называют «мертвецами». Может, этим объясняются некоторые стороны поведения полковника Катхилла.


17 сентября 1955 года. Этим утром, когда я проводил Редера в медицинский кабинет, пришел британский врач. Редер получил свою ежедневную дозу лекарства, витаминов и «Теоминала».

— Но сегодня мне нужно постричься. Завтра у меня свидание, — сказал он.

Потом он отправился в библиотеку регистрировать вновь прибывшие книги. Семиналов с одобрением смотрел ему вслед.

— Номер четыре всегда работает. Постоянно. Никогда не отказывается от работы.

Пятнадцать минут спустя в тюремный корпус зашел британский врач и направился к Редеру.

— Кажется, вы что-то говорили о приступах головокружения? Пойдемте в медицинский кабинет на осмотр.

Вдвоем они удалились из тюремного корпуса. Железная дверь с металлическим лязгом закрылась за ними.

Через час принесли обед, а Редер все не возвращался. Мы все повернулись к Пизу. Никто не произнес ни слова, ни один из нас не осмелился спросить. Но словно догадавшись, что мы хотим узнать, Пиз просто сказал: «Да».

Днем Влаер рассказал нам, что Катхилл встретил изумленного Редера словами: «Вы совершенно свободны и можете идти куда угодно». Но Редер хотел вернуться в корпус.

Он должен передать библиотеку своему преемнику, говорил он, а он еще даже не знает, кого назначить. Но в этой просьбе ему отказали. Он передал нам привет через санитара.

Мне было жаль Дёница. Освобождение Редера стало для него тяжелым ударом. Впервые за много месяцев я гулял вместе с ним и пытался утешить. Ширах шагал рядом.

Редер поделился своими планами с Ширахом. Как только он окажется на свободе, он немедленно выступит с критикой двух человек: Гесса, потому что жить рядом с ним столько лет было психологической пыткой, и британского директора, потому что у него нет души.

— Ерунда, — махнул рукой Дёниц. — Может, он и думал об этом. Но приказы всегда отдает его жена. Конечно, он будет критиковать меня.


28 сентября 1955 года. Газеты публикуют фотографии первых шагов Редера на свободе. Как Нейрат после освобождения, Редер тоже выглядит совершенно другим в цивильной одежде и с расслабленным лицом. Любопытно видеть одного из нас на воле. Но, на самом деле, ничего интересного в этом нет.


Перейти на страницу:

Все книги серии Издательство Захаров

Похожие книги

100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное