Читаем Шпандау: Тайный дневник полностью

Тем временем русский директор направился к Гессу. Из его камеры тоже доносились сердитые голоса, но во всем этом бормотании мне удалось лишь различить громкую реплику русского:

— Если не съедите все, будете наказаны.


18 марта 1957 года. Сегодня утром, когда открывали камеры, у моей двери выстроились представители трех народов: Годо, Пембертон, Боков. Медленно и ритмично Годо сосчитал: «Раз, два, три!» — и все трое хором крикнули с низким поклоном: «С днем рождения!» Мне было трудно сдержать свои чувства.

Потом я принимал поздравления в умывальной комнате. Ко мне подошел Гесс.

— Ad multos annos! (Долгих лет, лат.) — сказал он и добавил: — Но не обязательно в Шпандау.

Потом подошел Функ; он хотел что-то сказать, но не смог — на глаза навернулись слезы, и он замолчал. Он больше не способен держать себя в руках. Ширах принес мне газету. Сегодня он все-таки сказал «Доброе утро», но сразу же ушел, прочистив горло и выдавив из себя что-то вроде «хм». Он не может переступить через себя, но мне все равно. Какое оцепенение души! Но у каждого из нас произошли изменения личности: Гесс превратился в истерика, Функ стал плаксивым, Ширах разучился общаться с людьми. А я?


26 марта 1957 года. Гесс пять дней провел в карцере, потому что не вымыл столы в коридоре и умывальной комнате. Он стойко перенес наказание. Не успел Гесс вернуться, как Ширах побежал к Фомину. «Номер семь сегодня не мыл умывальную комнату». Гессу пригрозили новым наказанием.

Тем временем Функ, трясущийся, с землистым лицом, продолжает вести азартную игру со своей жизнью. Он попросил меня каждый раз во время еды насыпать ему полкружки сахара; говорит, что не может сам этого делать, потому что стал слишком нервным.


6 апреля 1957 года. Два дня Функ не встает с постели. Теперь у него воспаление мочевого пузыря, и врачи снова диагностировали увеличение печени. Он три месяца сидел на «сахарной диете». Теперь бросил.

Пока Функ болен, Шираху не с кем поговорить. Утром он вдвоем с Фоминым посадил на круглой клумбе красные и белые люпины так, чтобы цветы выросли в форме советской звезды. Я спросил сидевшего в противоположном углу сада Гесса:

— Что вы думаете об этом? Ваш лидер молодежи рейха украшает цветочную клумбу красной звездой.

Гесс лишь улыбнулся.


6 апреля 1957 года. В зимние месяцы мне не удавалось придерживаться средней дневной нормы в десять километров; теперь мне нужно нагнать 62,9 километра. За прошедшие три недели я разделался с 43,3 километра, пройдя только за прошлую неделю 99 километров. Сейчас я упорно и чисто механически шагаю по своему маршруту, не пытаясь представить окружающие меня места. Я уже в Индии и, если все пойдет по плану, через пять месяцев буду в Бенаресе.

Жена Функа уже несколько месяцев намекает в письмах на недалекое будущее, когда она снова будет вместе с мужем.

— Очень странно, что русский цензор пропустил эти фразы, — заметил Функ. — Либо я их больше не интересую, либо они уверены, что я скоро умру.

Временами он возвращается к своей «сахарной диете». На днях, несмотря на острую боль в желчном пузыре, он попросил Шираха и меня стащить для него большие куски масла, оставшиеся после завтрака.

В последнее время много читаю. Еще в 1904 году Честертон в «Наполеоне из Нотгингхилла» описал страшные последствия массового психоза. В романе псевдокороль, выбранный наугад по адресной книге Лондона, играет на чувствах целого народа — как Гитлер, — вызывая нелепейшие поступки и реакции. Такие книги всегда читают после свершившегося факта.

Вечером опять думал о Честертоне. Удивительно, что упорядоченный, построенный на строгой иерархии и, казалось бы, незыблемый мир конца века предвидел появление подобных кесарей-демагогов, которым требуется раскол в обществе. Я подумал, как часто Гитлер с воодушевлением говорил о «Туннеле» Келлермана — тоже история демагога, эта книга произвела на него сильное впечатление в молодости. Что примечательно, на рубеже веков тоже велось обширное изучение законов психологии масс. Работами Лебона пользуются по сей день, насколько я знаю. Ему не нужно было наблюдать за великими демагогами от Ллойда Джорджа до Ленина, Муссолини и Гитлера, чтобы понять механизм психики масс.

Интересно, как воспринимали книги Честертона в его время — как пророчество или как увлекательную сказку? По крайней мере полвека спустя очевидно, что он предвидел будущее. Во всяком случае я пришел к следующему заключению: искусству не нужна действительность, чтобы раскрыть правду об эпохе.


8 мая 1957 года. По тайному каналу получил копию письма от министра иностранных дел Германии Генриха фон Брентано. Немецкая сторона, пишет он, уже долгое время пытается добиться амнистии для меня и Функа.


17 мая 1957 года. Вчера вечером Харди сказал, что директора три дня подряд проводят специальные совещания. Такие же совещания проходили перед освобождением Редера. Охранник пошел к Функу, чтобы и ему сообщить об этом.

Перейти на страницу:

Все книги серии Издательство Захаров

Похожие книги

100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное