Шпандау: Тайный дневник

После одного из совещаний Гитлер сидел на скамье за простым деревянным столом в тени деревьев, окружавших его дом. Стоял тихий вечер; мы были одни. Он начал тихим, осипшим после выступления голосом: «У меня давно все подготовлено. Следующим нашим шагом будет наступление на юг Кавказа, а потом мы поможем повстанцам в Иране и Ираке в их борьбе против англичан. Затем мы двинемся по побережью Каспийского моря в сторону Афганистана и Индии. У англичан кончатся запасы нефти. Через два года мы подойдем к границам Индии. С этой задачей вполне справятся двадцать — тридцать элитных немецких дивизий. И тогда Британская империя рухнет. Они уже потеряли Сингапур, и он достался Японии. Англичане будут беспомощно смотреть, как их колониальная империя разваливается на части!»

И это не воспринималось как преувеличение — в то время Гитлер практически не встречал сопротивления в Европе. Он лаконично продолжал: «Наполеон хотел завоевать Россию и весь мир через Египет. И он бы добился своей цели, если бы не совершал серьезных ошибок. Я не допущу таких ошибок, можете не сомневаться!»

Величие и могущество Британской империи натолкнули его на мысль о создании собственной империи. Он хотел объединить все германские народы: голландцев, норвежцев, шведов, датчан, фламандцев. Но в отличие от Гиммлера он не хотел их онемечивать. Для него отличительные особенности разных народностей — баварцев, швабов или рейнландеров — всегда были преимуществом. Он не посягал на их индивидуальность, хотя временами диалекты казались ему слишком грубыми. Таким образом, через сто лет разные германские народы придавали бы многогранность и силу основанной им империи; но немецкий язык был бы общим средством общения, как английский в Содружестве.

В 1938-м, когда Гитлер обдумывал размеры нового здания рейхстага, он не стал менять число избирателей, представленных каждым депутатом, но увеличил вдвое количество мест. Он рассчитывал на правительство, представляющее сто сорок миллионов человек. К 1942-му, после всех побед, в его голове несомненно крутились более крупные цифры.

— Огромные пространства России так и просятся, чтобы их заселили. Немецкие семьи, которые будут жить там в наших новых городах и деревнях, получат большие дома со множеством комнат, и очень скоро эти комнаты заполнятся детьми, — говорил Гитлер, когда мы сидели на скамье в Виннице и сквозь деревья смотрели на широкую равнину. Он опирался на мнение историков, считавших, что остготы останавливались здесь шестнадцать столетий назад, когда на два века обосновались на юге Украины. Высоко над нашими головами плыли красивые облака причудливой формы. Стояла полная тишина, и лишь изредка вдалеке раздавался звук проезжавшей машины. За десять лет, проведенных вместе, мы стали очень близки, и мне приходилось напоминать себе, что я сижу в полутора тысячах километров от Германии с правителем Европы и почти по-приятельски обсуждаю с ним предстоящее вторжение в Азию передовых танковых частей, стоявших в тысяче с лишним километров к востоку от Винницы. — Если в течение следующего года мы покроем хотя бы такое же расстояние, — сказал Гитлер и повторил это собравшимся промышленникам на следующий день, — к концу 1943-го мы поставим палатки в Тегеране, Багдаде и Персидском заливе. Тогда англичане наконец останутся без нефти… Но в отличие от англичан, мы не станем просто эксплуатировать нефтяные скважины, мы обоснуемся там. Мы нация не лавочников, а крестьян. Сначала мы применим демографическую политику. На примере Индии и Китая видно, как стремительно могут размножаться нации.

Потом он разработал систему премий, благодаря которой каждая семья будет видеть в ребенке источник дополнительного дохода. В 1932 году, говорил он, рождаемость в Германии практически не повышалась, но к 1933-му ситуация полностью изменилась. Не так давно он просматривал цифры и узнал, что по сравнению с ростом уровня рождаемости в 1932-м демографическая политика национал-социалистов увеличила население страны почти на три миллиона человек[6]. При таких цифрах несколько сотен тысяч убитых на этой войне не имели значения. Два или и года мирной жизни восстановят наши потери. Новый Восток сможет принять сто миллионов немцев; в самом деле, он собирался делать упор именно на это.

Гитлер говорил спокойным, сухим тоном, почти монотонно. Но у меня появилось удивительно отчетливое ощущение, что именно там и тогда он пришел к какому-то важному для себя заключению. Это и архитектура, как мне в то время казалось, были его настоящей страстью. В обоих случаях он оперировал огромными величинами.

— Давайте еще раз все хорошенько подсчитаем, Шпеер. В Германии восемьдесят миллионов жителей. К этому числу мы уже можем добавить десять миллионов голландцев, которые на самом деле немцы, и еще — запишите — Люксембург и его триста тысяч жителей, и Швейцарию с ее четырьмя миллионами. А также датчане — еще четыре миллиона; фламандцы — пять миллионов. Потом Эльзас и Лотарингия, хотя я о них невысокого мнения.