Шпандау: Тайный дневник

Только сейчас в его голосе зазвучало волнение, и он все чаще спрашивал, записал ли я, подсчитал ли, сложил ли. Если полученные цифры не соответствовали его ожиданиям, он добавлял немцев из Трансильвании или Моравии, потом из Венгрии, Югославии, Хорватии. «Все они вернутся к нам. Как и балтийские немцы, а еще триста тысяч южных тирольцев». В Норвегии и Швеции в общей сложности наберется одиннадцать миллионов, продолжал Гитлер. Более того, здесь, на Украине, он повсюду видел светловолосых голубоглазых детишек. Гиммлер подтвердил его предположение, что эти дети — потомки готов. Гауляйтер Форстер и гауляйтер Грейзер сказали ему, что как минимум десять процентов населения Польши имеют немецкие корни. Ту же историю он слышал от рейхскомиссаров в северной и центральной России. Пока он не мог точно подсчитать, сколько человек из восточных районов станут гражданами Германии. «Но все равно пока запишите десять миллионов. Сколько теперь получилось?»

К тому моменту я насчитал около ста двадцати семи миллионов. Но Гитлеру этого было мало, и он не успокоился, пока не вспомнил о будущих показателях рождаемости.

Сидя здесь и пытаясь восстановить в памяти все подробности этой сцены, столь похожей на многие другие, я буквально вижу перед глазами белесые доски нового стола, но не могу понять, какое впечатление произвело на меня тогда опьянение цифрами, в которое вогнал себя Гитлер. Я был потрясен или сразу понял, что эти планы безумны? Ведь именно эта мысль первой приходит мне в голову сейчас, всего несколько лет спустя. Я не могу этого понять. Одно я знаю точно: страстные эмоции, охватывавшие Гитлера во время этих видений, даже тогда были мне чужды. Но я не знаю, что меня сдерживало: нравственные сомнения или скептицизм технаря, который все сводит к проблеме организации. Чувствовал ли я в то время, что присутствую при рождении империи, или та порочность, с которой он раскидывал по земному шару миллионы людей, внушала мне ужас — хотя бы в глубине души? Может, сам ответ кроется в моей, так сказать, амнезии?

28 марта 1947 года. Депортация рабочей силы — бесспорно, международное преступление. Я не подвергаю сомнению свой приговор, хотя другие нации поступают сейчас так же, как мы. Я убежден, что при обсуждении немецких военнопленных кто-нибудь обязательно укажет на законы о принудительном труде, на то, как их интерпретировал и осудил Нюрнбергский трибунал. Смогла бы наша пресса столь открыто и критично обсуждать этот вопрос, если бы принудительный труд не был публично признан преступлением? Если бы я считал свой приговор несправедливым, потому что другие совершают ту же ошибку, эта мысль причинила бы мне больше страданий, чем сам приговор. Это означало бы, что у цивилизованного мира не осталось надежды. Несмотря на все ошибки, Нюрнбергский процесс сделал шаг в сторону возрождения цивилизации. И если мои двадцать лет тюрьмы помогут немецким военнопленным вернуться домой хотя бы на месяц раньше, мое заключение будет не напрасным.

29 марта 1947 года. В современных войнах победа часто зависит от последних десяти процентов. К примеру, на Кавказе с обеих сторон сражались второстепенные танковые части, остатки бронетанковых дивизий. Предположим, осенью 1942-го Гитлер, задействовав лучшее оружие и многочисленные войска, сумел бы укрепить позиции от Каспийского моря вдоль Волги и до Сталинграда. С юга их прикрывал бы непреодолимый массив кавказских гор. Если бы ему это удалось, он сделал бы большой шаг вперед в своей стратегической концепции, согласно которой он шаг за шагом добивался господства над миром.

Меня беспокоит моя двойственность. Я осознал опасный, преступный характер режима и публично признал это. Однако здесь, в этой злосчастной камере, меня преследуют фантазии, я представляю себя одним из самых уважаемых людей в мировом правительстве Гитлера. Может быть, это весна, идущая на смену тяжелой тюремной зиме, навевает мне столь беспокойные мысли. Но когда я думаю, что, став министром вооружений, смог сбросить бюрократические кандалы, ограничивавшие производство до 1942 года, и через какие-то два года число бронетехники увеличилось почти втрое, оружия с калибром более 7,5 было выпущено в четыре раза больше, мы удвоили производство самолетов и так далее — когда я об этом думаю, у меня голова идет кругом.