Шпандау: Тайный дневник

Гессу, как правило, разрешают остаться в камере. Лежа на кровати, он ноет и стонет, как только охранник зовет его на работу. Мне тоже несколько раз удалось уклониться от изготовления конвертов — чертил план сада по заказу тюремных властей. Потом я заявил, что умею красить; в конце концов, чтобы водить кистью, большого мастерства не требуется. Сначала я покрасил часть пола в вестибюле; потом взялся за мебель. Этим я сейчас и занимаюсь. Еще я ободрал со стен в вестибюле потрескавшуюся краску и заново оштукатурил.

12 февраля 1948 года. Нас, семерых заключенных, обслуживает штат из тридцати двух человек: четыре высокооплачиваемых директора — двое в звании подполковника и двое в звании майора. У каждого директора есть помощник — начальник охраны. Французскому директору этого мало; своего начальника охраны он назначил заместителем директора. На любой вопрос он обычно с важным видом отвечает: «Обсудите это с моим заместителем».

Кроме директора и начальника охраны, каждая страна выставляет семерых охранников, которые меняются по сложному двенадцатидневному графику так, чтобы два охранника и начальник охраны были из трех разных стран. Система функционирует, все заняты делом, постоянно загружая друг друга работой. Составляют отчеты, проводят совещания, решают споры. Шпандау — это бюрократический эквивалент вечного двигателя. Наш аппарат работает практически самостоятельно. Интересно, он продолжит свое действие, когда нас уже не будет в Шпандау[9]?

Мы избавлены от характерного невроза заключенных. В обычной тюрьме среди сотен других заключенных мы, скорее всего, уже давно бы съехали с катушек. При таком огромном количестве арестантов у охранников нет времени на отдельных людей. В Шпандау, с другой стороны, охранники заботятся о нас, постоянно пробуждая в нас интерес к жизни. Разные нации, темпераменты, языки и взгляды вносят разнообразие и яркие краски в наше монотонное существование. Некоторые охранники рассказывают нам о своих личных делах. Нам сообщают о смерти отца, о вручении диплома сыну, о первой любви дочери. Когда сегодня Рейнольдс сказал, что у него родилась дочь, меня пронзила страшная мысль: ведь я, возможно, еще буду здесь, когда она выйдет замуж. Так жизни других людей вытесняют наши собственные. Наши семьи все больше отдаляются от нас, а мы принимаем живое участие в жизни наших охранников.

14 февраля 1948 года. Все время думаю о биографии Гитлера. Как к ней подступить? Как выстроить композицию? Как систематизировать хаотическую массу обрывочной информации, накопленной за пятнадцать лет тесного общения? Я — единственный человек, способный выполнить эту задачу. После казни или самоубийства почти всех ранних соратников Гитлера — Геббельса, Гиммлера, Лея, Геринга, Штрейхера, Розенберга, Риббентропа и всех прочих людей из его ближайшего окружения — не осталось практически никого, кто был достаточно близок к нему. Гесс еще жив, но у него такая путаница в голове, что ему не хватит на это сил, он просто не сможет сосредоточиться. Ширах мог бы, но, в сущности, он никогда не был близок к Гитлеру. К тому же Гитлер никогда не воспринимал его всерьез; он всегда был Бальдуром, пай-мальчиком.

Значит, остаюсь только я. Тесно связанный с Гитлером не только на событийном, но и на эмоциональном уровне; и все же достаточно далекий от него в силу происхождения и воспитания, чтобы распознать — хотя и слишком поздно — чуждые, необъяснимые, зловещие черты его характера. С другой стороны, меня преследует мысль: есть ли у меня способности к написанию крупного исторического труда — не говоря о том, смогу ли я занять объективную позицию, хватит ли мне хладнокровия. И все же моя жизнь неразрывно связана с его жизнью. Всякий раз, когда меня одолевают сомнения, я думаю, что мне следует написать книгу наподобие мемуаров Коленкура о годах, проведенных с Наполеоном. Эта книга стояла на полке у моего отца. Если я точно и честно опишу события, я внесу свой вклад.

Временами я смотрю в прошлое, и мне кажется, что оно уже подернуто дымкой. Тогда я сомневаюсь, не обманет ли меня память, смогу ли я правдиво описать все подробности. Помню ли я, как он сидел в машине, разговаривал с людьми, вел себя за столом? Я решил, что в следующие несколько дней я отправлюсь в путешествие с Гитлером и испытаю свою память и способность к описанию. Все, что я писал до сих пор, — всего лишь обрывочные воспоминания.

15 февраля 1948 года. Летом 1936-го Брюкнер передал мне, что Гитлер просил на следующий день приехать в его мюнхенскую квартиру на Принцрегентенштрассе. Это была квартира человека среднего достатка — директора школы, руководителя сберкассы или некрупного предпринимателя.