Шпилька

– Ты где была в выходные? – голос пропал и он вынужден прокашляться , чтобы прочистить глотку, выжженную алкоголем.

– Я же сказала, у тётки…

– А трубку почему не брала?

– Ну… просто отключила, хотелось отдохнуть…

– Когда ты вернулась из Москвы?

– Алексей Фёдорович, это что, допрос? – она улыбается, продолжая играть невинную школьницу.

– Пока просто спросил. А тебе что сложно ответить?

– Не хочу…

– Что не хочешь?

– Не хочу отвечать на этот вопрос. Он не имеет отношения к нашей с вами работе.

– Ева, зачем ты вот это сейчас? Давай не будем… – Он машет руками, словно хочет успокоить ребёнка, который вот-вот закатит истерику. На этот раз ребёнок он сам. – Поехали куда-нибудь, пообедаем.

– Сейчас только одиннадцать Алексей Фёд…

Бац! Ладонь шлёпает об стол. Китайский болванчик начинает трясти пластиковой головой.

– Ты прекратишь называть меня по имени отчеству?!

Она вздрагивает, на бледном лице неподдельный испуг.

– Прости…прости… – он быстро выползает из за стола и идёт к ней. – Сам не знаю, что со мной происходит. – Он пытается обнять Еву, но та с лёгкой грациозностью уворачивается от протягиваемых рук.

– Алексей Фёдорович, мне кажется, наша игра зашла слишком далеко. Давайте попробуем сосредоточиться на работе. Здесь вы директор, а я секретарь и ничего больше…

– А-а ты в этом смысле? – Он вдруг улыбается, как будто внезапно всё понял. Хорошо, буду директором…как скажешь. – Он грубо хватает её за ягодицы и прижимает к себе.

– Алексей Фёдорович, что вы делаете? – её лицо выражает искреннее недоумение.

– То, что ты просила, будем играть в строгого директора. – шепчет он и увлекает её к столу. Она с ловкостью кобры выскальзывает из его объятий, и в мгновение оказывается у входной двери.

– Нет Алексей Фёдорович! Больше никаких игр. Вам кофе сварить?

Его глаза заливает краска, он разворачивается и идёт к своему столу.

– Не надо кофе, лучше доделайте письмо в торгово-промышленную палату. Оно уже неделю как должно быть у меня на подписи, – бурчит он, усаживаясь и опустив взгляд на полированную столешницу.

– Так вы же знаете причину, почему, я…

– Хватит болтать! Идите на своё рабочее место и займитесь своими обязанностями, иначе я уволю вас к хренам собачьим! – Его голос нарастает, пока не переходит на визгливый крик.

– И трусы одень! Ходишь как проститутка! Тут приличное место, а не блядский притон! – кричит он ей уже в спину.

Народ, заполнивший до отказа приёмную, в оцепенении молчит, пытаясь не пропустить ни слова из услышанной драмы.

15

Уже битый час он наблюдает за плавным движением щёток, смахивающих с лобового стекла прилипающие прозрачные капли. В салоне громко орёт музыка.

«Водочку льём, водочку пьём, водочкой только живём…».

Он барабанит пальцами по кожаной оплётке руля в такт аккордам песни Круга.

Он любит старые блатные песни, именно блатные, не ту блевотину, которую сейчас называют шансоном. Круг, Наговицин, Новиков, возвращают его в молодость, в те лихие годы, когда всё ещё было впереди и всё было по плечу.

Ноги в белых мокасинах нервно приплясывают вокруг педалей на бархатистом коврике. В салоне Кадиллака стоит тяжёлый неистребимый запах перегара. Пошла уже вторая неделя алкомарафона. Это ещё ничего, он держится молодцом. Молодец, что ещё не скатился на «герыч». А по-другому никак. Как то же надо усыплять навязчивые мысли о ней.

Тогда, в гостинице, он подцепил заразу от этой проклятой рыжухи. Этот вирус поселился в его мозгу, и его симптомы грозят Тимуру лёгким помешательством. День и ночь он думает только о ней. Она предстаёт перед ним в десятках ипостасей, от грязной развратной шлюхи, до светской дамы.

В одних своих видениях, он жестоко насилует эту шалаву, перекинув её как тряпку, через кожаное сидение своего «Кадиллака»; в других – крутит с ней красивый роман на побережье Средиземного моря; в третьих он видит её своей женой и даже представляет их общих детей; а в четвёртых – медленно душит, сдавливая между широкими ладонями её тонкую белую шею.

Он точно знает, что вирус, которым она его наградила, излечится только одним из этих вариантов. Этот вирус не проходит со временем, как Тимур надеялся в самом начале, и не стирается из памяти с помощью алкоголя.

На целую неделю он потерял её из вида, и это оказалось самым страшным испытанием. Удвоилось количество принимаемого алкоголя, а часы сна практически сошли на нет. Но сегодня она здесь, в том небольшом пятиэтажном здании через дорогу, за крыльцом которого он наблюдает через тонированное окно своего «Кадиллака».