Шпион для Германии

В дни, когда нервы мои были напряжены до предела, меня снова посетили несколько высших американских офицеров. Некий полковник и два майора вызвали меня в комнату для допросов. Полковник был высокого роста, имел широкие плечи и выглядел как самодовольный спортивный тренер. Один же из сопровождавших его майоров был небольшого роста, тщедушный, с бледным заостренным лицом, но с чертами фанатика. У второго лицо не выражало никаких эмоций, зато у него были пышные пшеничные усы. Я посмотрел внимательно на посетителей, будучи рад хоть какой-то смене обстановки.

Полковник поприветствовал меня обычной фразой:

— Как поживаете?

Затем предложил сесть и достал сигареты. Поблагодарив, я взял одну из пододвинутой мне пачки «Кэмел».

— Мы сейчас прямо из Вашингтона, — проговорил он. — Ехать пришлось довольно долго, но, возможно, небесполезно для вас.

Я слушал внимательно.

— Вы знаете, что вам предстоит?

— Это мне объясняют ежедневно не менее десятка раз.

Встав, он обошел стол. В толстых его пальцах торчала длинная сигара, и он пускал вверх под потолок сизые облачка табачного дыма.

—  Мы являемся представителями управления стратегических служб. Вы, видимо, знаете, что это такое?

— Естественно, — ответил я, — мне приходилось встречаться с некоторыми вашими агентами.

Управление стратегических служб являлось военной разведывательной организацией Соединенных Штатов. Абвер сталкивался с ней не раз, и не всегда с успехом.

— Мы уполномочены сделать вам некое предложение… Решение можно принять и не сразу. А теперь слушайте внимательно. — Он продолжал стоять. — Кто, по вашему мнению, победит в войне?

Я промолчал.

— Так вот, — продолжил он покровительственно, — давайте отбросим на время все опасения и надежды. У вас на плечах не кочан капусты. Разве вы сомневаетесь, что выиграем войну мы?

— Нет.

— Правильно. У Германии нет уже никаких шансов.

— Вполне возможно.

— Это поистине так.

В разговор вмешался тщедушный майор:

— Я поделюсь с вами кое-какой информацией. Вчера на Берлин был совершен массированный налет. Из города бежали одиннадцать гауляйтеров[1]. Если хотите, могу назвать их имена. Немецкий народ, в особенности та часть его, которая не виновна в военных преступлениях, желает только одного — мира. Каждый день, на который сократится продолжительность войны, уменьшит пролитие крови. Речь в первую очередь идет о немецкой крови.

— Очевидно.

— Хорошо, что вы это осознаете. Полагаю, мы поймем друг друга.

— Что вам, собственно, от меня нужно? — спросил я.

— Вас повесят, — напомнил полковник.

— Это мне известно благодаря исключительно дружеской информации.

Возникла пауза. Я переводил взгляд с одного офицера на другого. На лице полковника читалось безразличие. Тщедушный майор смотрел в окно. Другой внимательно рассматривал пальцы своих тщательно ухоженных рук. У них было время. Мое же окончилось… А может, еще и нет?

— Вы можете поработать на нас, — проговорил наконец полковник.

Я молчал.

— Вы можете, например, сесть за рацию и сообщить в Германию сведения, в передаче которых мы заинтересованы.

— Стало быть, вы хотите меня перевербовать?

Когда на невидимом шпионском фронте кто-нибудь начинает работать против своего руководства, становясь, таким образом, агентом-двойником, то это на языке профессионалов означает, что его перевербовали.

— Называйте это как хотите, — сказал полковник.

— Так это же предательство!..

— Нет, — прервал меня полковник, — думаю, что это будет огромной услугой, которую вы окажете своему отечеству.

— Вы же этим спасете чьи-то жизни, — добавил один из майоров.

— Да заодно и свою голову, — буркнул другой. — Считаю, что данное обстоятельство не стоит оставлять без внимания.

Снова возникла пауза. Я напряженно размышлял. Предложение было заманчивым. Я чувствовал усталость, неимоверную усталость. Сейчас бы прилечь да соснуть. Искушение росло, становясь навязчивым, вкрадчивым и к тому же вполне осязаемым. На свободу, прочь из этой клетки! Чтобы не бояться больше ни камеры, ни судей, ни виселицы! Чтобы возвратиться к Джоан! Я думал денно и нощно о ней, ясно видел ее рядом с собой, но стоило мне только протянуть к ней руки, как она мгновенно исчезала…

Война явно шла к концу и для Германии была проиграна. Все усилия оказались напрасными. Кровь, пролитая в России, смерть солдат в Африке, гибель тысяч немцев во Франции — и все это во имя системы, тысячу раз заслужившей крах. То, что сейчас происходило в Германии, делалось лишь для того, чтобы руководящая клика могла еще на какое-то время оттянуть наказание. За последние недели у меня была возможность подумать о том, чего ранее я с какой-то тупой настойчивостью старался не замечать. Мне стало ясно, что в этой войне нельзя было служить Германии, не став подручным Гитлера. Но это я осознал слишком поздно. Сейчас я стал бы пособником американцев в борьбе против Гитлера, но не против Германии!

— Этого сделать я не смогу, — сказал я все же полковнику. — Представьте себе, что вы попали бы в плен к немцам. И вам предложили бы работать против Америки. Как бы вы поступили?

Он промолчал, потом произнес: