Шпион и предатель. Самая громкая шпионская история времен холодной войны

Почти весь четверг Гордиевский провел со своей младшей сестрой Мариной и ее семьей у них в московской квартире. Добрая и ничего не подозревавшая Марина, наверное, пришла бы в ужас, если бы узнала, что ее любимый брат — иностранный шпион. Еще он навестил мать. Ольге Гордиевской было семьдесят восемь лет. Она, теперь уже совсем слабая, в его детские годы воплощала для него тихое сопротивление — в отличие от робости и конформизма отца. Из всех родственников одна только мать Гордиевского могла бы, пожалуй, оценить его поступок. Она бы ни за что не стала выдавать его, но, как и любая мать на ее месте, попыталась бы отговорить его от того шага, который он готовился совершить. Он обнял ее и ничего не сказал, понимая, что, независимо от того, чем обернется его побег — удачей или провалом, — он, скорее всего, больше никогда не увидится с матерью. Придя домой, он позвонил Марине и условился встретиться с ней в начале следующей недели: так он оставлял ложный след для ищеек, чтобы те думали, что он останется в Москве и после выходных. Чем больше встреч он сейчас назначит, тем лучше: это отвлечет внимание КГБ от его действительных намерений. Конечно, неприятно было заведомо обманывать родных и друзей, но что делать, они наверняка поймут его потом, даже если не смогут простить.

А потом Гордиевский сделал нечто исключительно безрассудное — и очень смешное.

Он позвонил Михаилу Любимову и подтвердил, что приедет к нему на дачу в Звенигород на следующей неделе. Любимов сказал, что будет ждать его. Он и его новая подруга Таня встретят его на станции в понедельник, в 11:13.

Потом Гордиевский сменил тему.

— Помнишь рассказ Моэма «Стирка мистера Харрингтона»? — спросил он приятеля.

Это был один из рассказов о шпионе Эшендене. Лет десять назад, когда оба работали в Дании, Любимов познакомил Гордиевского с сочинениями Моэма. Гордиевский знал, что у его приятеля есть полное собрание сочинений Моэма. Любимов этого рассказа не помнил.

— Это в четвертом томе, — сказал Гордиевский. — Посмотри, и ты поймешь, что я имею в виду.

Они поболтали еще немного и простились.

Таким способом Гордиевский передал Любимову закодированное сообщение о своем отъезде с довольно недвусмысленной литературной разгадкой: в «Стирке мистера Харрингтона» рассказывается о британском шпионе, который бежит из охваченной революцией России через Финляндию.

Действие в рассказе Моэма разворачивается в 1917 году — британский тайный агент Эшенден, выполняя задание, едет в поезде по Транссибирской железной дороге. В вагоне он знакомится с американским предпринимателем мистером Харрингтоном, очень говорливым и невероятно привередливым человеком. Потом страну охватывает революция, и Эшенден уговаривает Харрингтона бежать на поезде на север, пока еще можно. Но американец не хочет уезжать без своей одежды, которую он отдал в стирку в петроградской гостинице. Он возвращается в гостиницу за одеждой, но на улице его убивает революционная толпа. Это рассказ о риске («человеку всегда легче пожертвовать жизнью, чем выучить таблицу умножения»[76]) и о том, как важно бывает вовремя сбежать. Эшенден садится в поезд и успевает выехать из России через Финляндию.

Едва ли кагэбэшники, занимавшиеся прослушиванием разговоров, разбирались в английской литературе начала ХХ века, и еще менее вероятно, чтобы они сумели разгадать эту загадку и принять меры меньше чем за сутки. И все же Гордиевский играл с огнем.

Его бунт всегда носил отчасти культурный характер — это был бунт против советского убожества. Оставляя туманный намек с аллюзией на произведение западной литературы, он как бы делал прощальный выстрел — демонстрировал собственное культурное превосходство. Неважно, удастся ли его побег, кагэбэшники потом обязательно будут просматривать расшифровки его телефонных разговоров — и уже задним числом поймут, что над ними напоследок посмеялись. Тогда они возненавидят Гордиевского еще больше — а может быть, и невольно зауважают.

Ежегодный визит к королеве в Балморал был одной из тех премьерских обязанностей, которые нравились Маргарет Тэтчер меньше всего. Традиция, согласно которой премьер-министры Британии каждое лето гостили несколько дней в этом королевском замке в Шотландии, была, по словам самой Тэтчер, «скучной и пустой тратой времени»[77]. Королева тоже не очень-то жаловала госпожу Тэтчер и высмеивала ее мелкобуржуазный выговор, называя его «королевским шекспировским нормативным произношением образца 1950 года». Тэтчер отвели не покои в самом замке, а отдельную хибарку на прилегающей территории, и там она проводила целые дни со своими красными чемоданчиками для документов и единственным секретарем, стараясь держаться как можно дальше от королевского мира с его волынками, веллингтонами и корги.