Шпион и предатель. Самая громкая шпионская история времен холодной войны

Беттани присвоили кодовое имя Пак (Puck), хотя у «нэджеров» оно восторгов не вызвало. «Все члены команды сочли, что шекспировские коннотации тут в высшей степени неуместны, да и само слово звучало уж слишком похоже на общеизвестное англо-саксонское ругательство».

Утром 4 июля в Коулсдоне, пригороде Южного Лондона, в конце Виктория-роуд без дела ошивалась неопрятная парочка в заношенной одежде. Это были Саймон Браун из Р5, глава отдела МИ-6, занимавшегося странами советского блока, и Вероника Прайс, разработчица плана побега для Гордиевского. Прайс, в которой все — от жемчугов до костюма — обличало жительницу Хоум-Каунтиз, не очень-то подходила на роль оборванки в этом маскараде. «Я взяла шляпку у нашей приходящей прислуги», — сообщила она напарнику, когда они принялись облачаться в тряпье.

В 8:05 из дома № 5 вышел Майкл Беттани. У ворот, прежде чем шагнуть на улицу, он задержался — и огляделся по сторонам. «В эту секунду я понял: это он, — говорил потом Браун. — Так ведут себя только те, кто чувствует себя виноватым и высматривает — нет ли за ним слежки». На парочку нищих или бродяжек Беттани не обратил внимания. Не заметил он и беременную женщину в вагоне поезда, отправлявшегося из Коулстона в центр Лондона в 8:36. Проглядел он и лысеющего мужчину, который минут десять шел за ним следом от вокзала «Виктория» до здания МИ-5 на Керзон-стрит. В тот день Беттани отлучался на два часа — и в какой-то момент бесследно затерялся в толпе горожан, тоже высыпавших на улицы в обеденный перерыв. В МИ-5 так и не узнали, ходил ли он тогда к Ганновер-сквер, чтобы проверить, не подал ли наконец советский резидент сигнал о согласии на сотрудничество, припарковав свой автомобиль на северной стороне площади. Гук, ясное дело, сигнала не подавал.

Раздосадованный и крайне встревоженный, Беттани решил попытаться еще раз склонить КГБ к сотрудничеству. 10 июля после полуночи он бросил в почтовый ящик Гука третье письмо: там он интересовался, получены ли два предыдущие и каков ответ советской стороны. Он сообщал, что намерен позвонить в советское посольство 11 июля, в 8:05 утра, и попросить к телефону Гука, назвав его по имени-отчеству. Резидент должен ответить и особой словесной формулой дать ему понять, интересуют ли его секреты, какие ему предлагает раскрыть Коба.

Почему МИ-5 не установила за домом Гука самое пристальное наблюдение, которое позволило бы застукать шпиона, когда он опускал в ящик свое третье письмо, остается загадкой. Гордиевский был теперь в Москве и никак не мог оповестить своих британских друзей о новом конверте. Но в любом случае Беттани разными способами выдавал себя, что говорило о сильном психическом перенапряжении и, возможно, даже о нервном срыве. Так, 7 июля он заговорил о Гуке с коллегами — как им показалось, с какой-то «навязчивостью» — и высказал мнение, что МИ-5 следует завербовать резидента КГБ. На следующий день он заметил, что, если бы КГБ предложили связаться даже с «первосортным» источником, тот все равно отверг бы предложение. Затем он начал задавать странные вопросы о разных сотрудниках КГБ и проявлять интерес к делам, выходившим за рамки его собственного круга обязанностей. Еще он пространно рассуждал о мотивах, двигавших шпионами прошлого, в том числе Кимом Филби.

Утром 11 июля Беттани позвонил в советское посольство из телефона-автомата, назвался мистером Кобой и попросил соединить его с Гуком. Но резидент КГБ не стал брать трубку. Беттани трижды подступался к главе лондонской резидентуры КГБ со своим дареным конем — и трижды Гук тупо смотрел этому коню в зубы. История разведслужб знает мало подобных случаев, когда кто-то вот так бездарно упускал удачу, которая сама шла в руки.

Прошло три дня, и Беттани вдруг спросил одного коллегу по МИ-5: «Как, по вашему мнению, поступил бы Гук, если бы кто-то из британской разведки подбросил ему в почтовый ящик письмо?» Теперь сомнений не оставалось: стало ясно, что Коба — именно Майкл Беттани.

И все же улики против Беттани оставались лишь косвенными. Его телефон прослушивали, но это не дало никаких результатов. У него дома произвели беглый обыск, но не нашли ничего обличающего. Беттани заметал следы как профессионал, придраться было не к чему. Чтобы предъявить ему обвинение по всем правилам, МИ-у нужно было застигнуть его за совершением предательских поступков — или вытянуть из него признание.