Шпион императора

– Я много чего знаю, пан Ежи! – ответил тот, повергнув Юрия в еще большее изумление. – Я тебе добрую службу сослужил, боярин. Теперь мы со спокойной совестью туды-сюды шнырять сможем, само собой, начав с соборов – лекарь, мол, восхотел за болящих молитвы вознести! А там примелькаемся, и дале все как по маслу пойдет…

Савельич оказался прав, им все удалось. Конечно, его бы воля, Юрий пробыл бы здесь не один день. Одни соборы требовали самого тщательного и внимательного осмотра, но и за этот, пусть поверхностный, торопливый осмотр следовало быть благодарным. Он увидел главное – дивную красоту знаменитых кремлевских соборов, которым нет равных. Наконец-то он здесь побывал, наконец смог помолиться, преклонив колени перед хранящимися здесь святынями, прикоснуться к чудотворным иконам, провести ладонью по белоснежной кладке стен Успенского собора – ему так хотелось этого еще в тот первый раз – Господи, слава Тебе!

Поглядел он и на молельню царя Иоанна, оценил искусство резьбы и богатство убранства, но подходить близко не стал, тем паче касаться руками. Может, он и не прав, молельня есть молельня, каждый может возносить там молитвы, но всякое напоминание о сыроядце вызывало в нем гнев, страх и еще много вопросов, один из которых, особенно тревоживший его, – можно ли желать вечного спасения такому чудовищу? Поэтому он поспешил отойти, оградив себя крестным знамением и попросив Господа не вводить его в искушение.

Ему положительно везло в этот день – Савельич исхитрился показать ему Грановитую палату, а напоследок еще и Золотую Царицыну, надолго поразившую его воображение. Сначала они привычно поплутали по каким-то длинным, запутанным переходам, проходным сеням и палатам, в которых он даже не пытался разобраться, а спрашивать не решался. Савельич вел себя таинственно и явно осторожничал, к тому же бежал рысью, перекидываясь с попадавшейся на пути охраной короткими, странными репликами: «сам видишь… да куды денешься?», и в ответ: «да уж, само собой!». Может, слова эти служили паролем? Понять было невозможно, так же, как и разобраться в архитектуре дворцовых и хозяйственных построек, лестниц, крылец, сеней и переходов. Еще во время осмотра храмов он из рассказов Савельича понял, что в большинстве построек, помимо вторых и третьих этажей, имеются еще и подклети – сиречь подвальные помещения, – назначение которых было на удивление разнообразным: от караульных помещений, хранилищ и до всевозможных мастерских, даже оружейных. Были во дворце и внутренние сады, которые обустраивались и возле личных покоев, и на крышах, и возле гостевых летних палат. Имелось еще и много дворов, но те уже относились к хозяйственным палатам. Он восхитился и высокими, затейливой формы, разноцветными и золочеными крышами, которые украшали любые строения, даже малые крылечки. Смотрелось ярко и нарядно, а внутри, похоже, все проектировалось по тем же планам, что и любое боярское подворье, только больших размеров и несравнимо богаче.

Юрий опасался, что их не пустят в Грановитую палату, но он недооценил Савельича. В этот день там проходили то ли плотницкие, то ли какие-то иные работы – лучшей возможности не придумаешь, к тому же Савельича знали все – покрикивали мастера, суетились и бегали подмастерья, но до них никому не было дела…

Юрий, не торопясь, обошел всю палату, постоял возле царского места, полюбовался блеском драгоценных каменьев, которыми оно было инкрустировано, решил, что все же их слишком много, и вернулся в сени, с которых начиналась стенная роспись Грановитой палаты: вот царь Константин, лежащий на одре, а рядом Христос с Животворящим Крестом в руке – и подпись: «Сим победиши все враги твоя». У самых дверей в палату – Троица в Трех Лицах, как она явилась Аврааму, дале Архистратиг Михаил, а по другую сторону – битва царя Давида с Голиафом. Конечно, после италийских живописцев, творения которых ему приходилось видеть в европейских столицах, эта живопись была проста и наивна, но ему она понравилась, возможно, именно своей простотой. Или потому, что это была Москва, о которой он так много грезил…