— Смешно, — вздыхает Ева. — Слушай, а почему они так дотошно все описывали?
— Приказ был. Искали ведь зажигалку или пленку из нее. Пленка в кассете, кстати, это цилиндр, размером чуть больше карамели, так что волнение наших с вами коллег при обнаружении конфетки обосновано. Вы слышали? Получила от коллеги!
— Осокин, по-твоему, этот осветитель убил двоих агентов разведки, а чтобы им было не так обидно, угостил перед этим конфетой?
— То есть оснований для задержания осветителя Устинова недостаточно? — удивился Осокин. — Вчера, кстати, он опять провел с гражданкой Булочкиной больше двух часов. Катал ее на мотоцикле. Ушел от слежки в районе Дома печати.
— Если найдешь хоть какие-нибудь сведения, привязывающие Устинова к военной разведке, я смогу с ним побеседовать. Задержание исключено. А если он военный разведчик? Мы катаемся за Булочкиной в сером фургоне, а он на мотоцикле.
— Ладно, он — военный разведчик. Что нам это дает?
— Это значит, что военные тоже с ног сбились — ищут пленки, ими же заготовленные, и вот это — самое интересное. Они уничтожили все оставшиеся подложные заготовки и пасут Булочкину с той же целью, что и мы. Цель — пропавшие пленки.
— А если эта женщина просто позарилась на дорогую зажигалку? Нашла ее, давно продала и — ни сном ни духом про какие-то там шпионские игры?
— Две зажигалки, Осокин. Ее обыскивают везде, где она только попадется под руку. И наблюдение установлено почти сразу после убийства в театре блондина. Хотя ты можешь быть прав. Продать любую золотую вещь сейчас можно даже в переходе метро за две минуты. Если эти пленки не всплывут, дело будет вечным висяком. И мне кажется, что военная разведка делает все, чтобы пленки не всплыли.
В десять вечера — минута в минуту — Ева впустила в дом Января. Далила разбила несколько тарелок о его голову, а потом опрокинула торшер и снесла крутым бедром вазу в углу коридора с засушенными зонтичными, когда убегала от раздевающегося в пылу погони Января. Ева с детьми закрылись в детской, и Кеша максимально доступно для детей дошкольного возраста объяснил необходимость подобного проявления мужских инстинктов для продолжения человеческого рода на Земле вообще и для успокоения нервов Далилы в частности. «А что касается присутствия некоторого насилия в сексуальных играх взрослых, — назидательно вещал он, расхаживая перед открывшими рот близнецами и остолбеневшей Евой, — то в данном случае совет вашей мамы Евы, который она подарила Январю — быть более настойчивым в выражениях чувств, был не совсем удачен. Поскольку мы, мужчины, сначала освобождаемся от нахлынувших инстинктов и только потом позволяем себе расслабиться до какого-то выражения чувств».
— Да где ты этого набрался? — очнулась Ева.
— Мировая литература свидетельствует, что никакой опыт развития человечества не искоренит в людях примитивных инстинктов размножения!
В одиннадцать позвонил Костя Вольский. Он спросил, почему такая женщина, как Ева Николаевна, живет в России и работает на безопасность страны воров и дебилов.
— Какая — такая? — завелась с пол-оборота Ева.
— Тебя даже придумать невозможно, сколько ни думай, такую — не придумаешь, — перешел на «ты» Костя. — Какой длины имеешь ноги? — Он икнул в трубку.
— Не измеряла. Ты что, пьян? Ты один дома?
— Я тебя моделирую на экране. У меня загвоздка с ногами. С длиной.
Скажи, пожалуйста, какой у тебя рост?
— Метр семьдесят девять, и это не предел — я еще расту!
— При таком росте в условиях идеальных пропорций длина ноги должна быть не меньше девяноста пяти и не больше ста четырех сантиметров. Знаешь, как нужно измерять? Сейчас я тебе объясню… Нужно сесть на пол, расставить ноги в стороны и приложить один конец линейки к…
— Костя, ложись спать.
— Нет, сначала я докажу, что ты непропорционально сложена. Тут вот у меня по журналу видно, что объем груди…
Ева отключила телефон.
В полдвенадцатого полусонный Сережа сходил в туалет, потом забрел к работающей за компьютером Еве. Она посадила его на колени.
— Они все еще размножаются, — доложил Сережа. — А сколько детей родится? Не слишком много?
— Детей много не бывает, — прижала его к себе Ева, укачивая.