Шпион, которого я убила

– А ваше желание опекать меня, – потупилась Надежда, – не превратилось в манию создания непреодолимых трудностей, чтобы потом восхищать и меня и себя усилиями по их преодолению?

– Я не понимаю, что ты говоришь. Это я-то создаю непреодолимые трудности? Это я сюда притащил такое? – помреж раскрутил на столе зажигалку. – Кстати, сколько стоит?

Надежда сказала сколько.

Помреж присвистнул и сел. Потом оживился.

– Вот тебе и хорошее объяснение! Если бы ты полезла под кресло в шестом ряду за обычной пластмассовой зажигалкой, а потом ее прятала, это было бы подозрительно! А так – исключительно корыстные соображения заставили тебя… Подожди, а где ты взяла вторую зажигалку?

– Нашла в костюмерной, – бормочет Надежда.

– Что творится с этими шпионами? Почему-то они теряют секретные материалы, – вдохновенно обдумывает ситуацию помреж и не замечает, как сжалась Надежда.

– А можно не писать объяснительную, не идти в этот отдел? – кивает она на записную книжку помрежа. – Можно я позвоню женщине из их ведомства, вот, у меня есть визитка.

– Звони сейчас! – возбудился помреж.

– В полседьмого утра?

– Мы должны просчитать ситуацию заранее. Если ее не окажется на месте? На всякий случай составим заранее и объяснительную. Ты звони, а я набросаю черновик!

26. Учительница

Звонок телефона. Ева Николаевна только вернулась с утренней пробежки и открыла краны в ванной.

– Есть! – говорят ей в трубку. – Сработала прослушка!

– Где? – спрашивает Ева, вытирая пот с лица полотенцем.

– В квартире помощника режиссера.

– Это который попал в больницу? Переведите пленку на текстуру и перегоните мне по почте. Кто заговорил?

– Булочкина.

Звонок телефона. Ева Николаевна стала одной ногой в ванну. Она берет трубку со стеклянной полочки.

– Это Надежда, – робко и грустно.

– Слушаю тебя, Надежда Булочкина.

– Я хочу сдаться. То есть я хочу поговорить, а вы потом сами решите…

– Ты по какому телефону? – Ева сверяет числа Надежды с теми, которые у нее высветились на табло. – Отлично. Через десять минут я тебе перезвоню. Не выходи из дома. Ты одна?

– Нет. С Михал Петровичем.

– Пусть он тоже не выходит. Десять минут!

Звонок телефона. Ева Николаевна замерла под прохладным душем. Она закрывает кран, чертыхается, выходит из ванны и берет со стеклянной полочки трубку.

– Ева Николаевна? Рита Тиглер.

– Не знаю такой.

– Это же я, Марго!

– А, извини, забыла твою фамилию. Что-нибудь в школе?

– Нам надо поговорить. А ты стоишь голыми ногами на кафеле и мерзнешь. Одевайся, я подожду.

– Да. У меня напряженное утро. – Ева косится на лужицу у ног. – Постарайся уложиться в полторы минуты, или поговорим позже.

– Полторы? Ладно, попробую. Сколько вы заплатите, если я найду тело?

– Какое тело? – цепенеет Ева.

– Тело мужчины спрятано в театре, без меня не найдете. Это агент вашей конторы.

– Я приняла информацию, посоветуюсь с начальством – перезвоню.

Ева выбегает из ванной и голая несется к себе в комнату. Уже пришла почта, она садится к экрану под тихий колокольчик и, дрожа, читает несколько страниц материала. Итак, обе зажигалки нашла Надежда Булочкина. Раскручиваясь в кресле, Ева смотрит в потолок и думает. Потом вызывает наряд охраны на адрес квартиры помощника режиссера.

Звонок телефона. Это Кошмар.

– Что будешь делать с Булочкиной?

– Мы встретимся вечером в театре. Я решила не форсировать события. Она отдаст вторую зажигалку перед спектаклем. Надеюсь, что та будет с пленкой. Я направила охрану на адрес помрежа, – докладывает Ева. – Ясновидящая Марго просит денег за обнаружение тела.

– А как поживает осветитель? Он ничего не потребовал за обнаружение этого тела?

– Марат Устинов уверен, что Служба безопасности и военная разведка в сговоре. Он хочет уйти на покой, предварительно раскопав веский компромат по этому сговору.

– Он хочет уйти на покой с вами? – уточняет Кошмар.

– Совместных планов мы пока не строили. Вчера вечером Устинов показал место в костюмерной, где он обнаружил раненого агента Службы. Я ему верю. Зачем Устинову прятать тело?

– Ева Николаевна, – вздыхает в трубку Кошмар, – все это плохо пахнет. Первый раз у меня такое дело, когда все бессмысленно. Уцепиться не за что. В этих парадоксах бессмысленности есть что-то недосягаемо простое, что мне пока не удается ухватить, поскольку я привык к запрограммированным сложностям. Получается, что, если Устинов прав насчет сговора, наш отдел должен расследовать это дело с максимальной осторожностью. И если он не прав, наш отдел должен расследовать это дело…

– С максимальной осторожностью, – продолжила Ева. – Чего мы, в конце концов, боимся, полковник Кошмар?

– Примитива. Бойтесь полного примитива, майор Курганова. Это такая убийственная вещь в нашей службе, которая не поддается анализу и прогнозированию. Я вам говорил, что люблю гулять на кладбище?

– Говорили, – вздыхает Ева.

– Так вот. Вчера, к примеру, я поймал себя на том, что корректирую надписи на памятниках. Минимум четверым прекраснейшим офицерам и исполнительным воинам я бы сменил эпитафии на одну фразу: «Погорел на примитиве». Или, к примеру: «Жизнь – примитивна, не утруждай себя разгадыванием».