Шпион, которого я убила

Положив трубку, он по селектору потребовал привести к нему Иосифа Н. из третьего «В».

Глазастый мальчик прятался за классной руководительницей и крепко держал ее за руку.

– Ося, – наклонился через стол директор. – У тебя болит голова?

– Не-а!

Директор уставился на Маргариту Францевну.

Марго поверх очков строго посмотрела на мальчика.

– Иосиф, – укоризненно повела она глазами, – вчера вечером у тебя очень сильно болела голова, но ты ничего не сказал бабушке, потому что хотел посмотреть сериал. Правильно? Правильно, – кивнула Марго. – А утром пол вдруг поплыл, и ты стал падать и разбил вазу. Правильно?

Мальчик завороженно кивнул.

– Вот так и получается, что на перемене ты опять отключился на пару минут, как бы выпал из времени и ничего не помнишь. Это было в коридоре. Правильно?

Мальчик опять кивнул.

– Ну вот, – удовлетворенно поправила очки Марго. – Получается, что ты потерял сознание.

– Как это? – вытаращила глаза классная третьего «В».

– А вдруг у мальчика – менингит? – строго спросила ее Марго. – Пусть его понаблюдают врачи пару дней. Вы – против?

– А родители?.. – попробовала сопротивляться учительница. – Сообщить…

– Вот врачи и сообщат! – прервала ее Марго. – Вы можете поехать с мальчиком, так, Викентий Павлович? Или медсестру отправите?

– Я поеду, – обняла и прижала к себе мальчика учительница. – У тебя болит головка? – спросила она в запрокинутое к ней детское лицо.

– Не-а!

Через пятнадцать минут, наблюдая из окна, как мальчика и учительницу усаживают в «Скорую», директор пробормотал, что чувствует себя полным идиотом.

– Викентий Павлович, я вас понимаю, попробуйте и вы меня понять, – сказала на это Марго.

Убедившись, что врач «Скорой» записал у себя в листке «Подозрение на менингит», Марго потеряла к происходящему всякий интерес.

– Я даже не буду пытаться, – ответил директор, не поворачиваясь. – Это черт знает что происходит!

– А вы все-таки попытайтесь, войдите в мое положение и подпишите заявление об уходе.

– Какое еще заявление? – Директор резко повернулся и с удивлением обнаружил, что Маргарита Францевна сняла очки, закинула в кресле ногу на ногу и закуривает сигарету. – Почему это вы курите у меня в кабинете?!

– Я больше не буду, честное слово, – она с удовольствием выдохнула дым. – Мое заявление об уходе.

– Ну, знаете!.. Нет, у меня просто нет слов. Заявление об уходе в начале учебного года?! Но почему?!

На крик директора в кабинет заглянула секретарша. Марго движением руки с сигаретой показала ей исчезнуть.

– Потому что через пару дней вы меня не сможете больше видеть. Во-об-ще.

– Почему?!

– Ну, вдруг этому мальчику станет хуже и он умрет, – неопределенно проговорила Марго, стряхивая пепел на пол.

– Почему?!

– Потому что у него менингит.

– Почему?!

– Сядьте, – приказала Марго, и директор послушно прошел за свой стол. – Вам же только что все объяснили. Вам сказали, что я – ясновидящая? Сказали. Что вы все – «почему» да «почему»? Вы не сможете меня больше видеть, понимаете?

– А если… А если он не умрет?

– Умрет. Подписывайте.

– Это какой-то бред, – директор отшвырнул от себя лист бумаги с заявлением.

– Хотите сигаретку? – спросила Марго и затянулась, прищурившись.

Ева Николаевна в этот день провела урок любви к Родине. Насколько вообще понятие любви к Родине соотносится с безопасностью жизнедеятельности, она точно объяснить не смогла. Она не смогла объяснить, что такое Родина вообще и за что надо любить свой город, улицу и подъезд в частности. Перед ее глазами все еще маячила тень «Скорой», увозившей веселого мальчика Осю, слова не ложились, это был как раз тот момент, когда лучше о любви помолчать.

– По-вашему, получается, что это вовсе и не любовь, а просто какая-то ответственность, – не выдержала молчания Евы девочка с тугими косичками.

– Кто тебя заплетает? – вдруг спросила Ева.

– Бабушка, – удивленно ответила девочка.

– Сидела? В смысле, бабушка сидела или ее не коснулись репрессии?

– Не коснулись. Но она сидела за кражу картошки с поля, – притихшая девочка опустила глаза.

– А у меня дед сидел за то, что его контузило на войне и он потерял винтовку.

– А у меня тетку посадили в тринадцать лет за опоздание на завод!

– А у меня дед сейчас под следствием, – заявил Костя Вольский.

Наступила тишина.

– Костя, ты уверен, что хочешь говорить об этом? – нарушила тишину Ева.

– А что? Мы же про Родину говорим, правильно? Давайте определимся с понятиями. Если кому интересно, то я определился. Родина – это родня. И все. Не место, не смородина, не клины журавлей. И тогда что получается? – Костя встал и оглядел одноклассников. – Родня у всех есть старая и молодая. Старики наши собирают бутылки на помойках, малышня видит конфеты только на Новый год, а среднее поколение не может найти достойную работу. Наша Родина в жопе. Нет-нет! – поднял он руку, призывая зашумевший класс к тишине. – Мы пока еще не там. Мы пока еще надеемся на лучшее, на перемены. А вот мой дед на свою профессорскую зарплату и пенсию может сейчас прокормить только одну породистую собаку.