Шпион по найму

Отойдя мористее, я покружил без огней, обвыкаясь с управлением. Осмотрелся в кокпите, изучил приборы. Бензомер показывал полный бак. Давление масла, правда, падало. Но я сообразил, что в допотопном двигателе так и бывает после прогрева. Компаса на борту не оказалось.

Я приладил бинокль ночного видения. Прошелся по горизонту, потом обкрутился с бортов, просмотрел и берег. Катер исчез опять. Глушить мотор, чтобы послушать море, я не решался. Не уверен был, что заведу после остановки.

Чего я добился? Зачем вообще вышел в море?

Бывает такое, вперед тащит инстинкт… Может быть, они видят меня с катера. Может быть, я придержу их.

Знобило. Ноги промокли и коченели в плескавшейся по днищу воде. Бессмысленно было искать черпак в непроглядной тьме. Включать бортовые огни и подсветку приборной доски я не решался. Откровенно говоря, на воде я трусил.

Огоньки лохусальского пансионата просматривались четко. Я слегка нажал акселератор, выводя катер на параллельный берегу курс. Лучше было, конечно, возвращаться. И не к пирсу. Ткнусь в берег напротив пансионата. Вырублю двигатель подальше от пляжа, чтобы меня не услышали, и тихо дождусь, когда бриз посадит фанерный ковчежик на мелководье. А там до суши вброд. Надеюсь, обойдется без простуды, не привыкать…

Зазуммерил радиотелефон. Подумав, я соединился.

— Капрал Москва? Ты слушаешь? Прием! — услышал я искаженный помехами, но вполне узнаваемый голос. Он лишал реальной ипостаси и ночь, и катер, и легкую болтанку, и огни Лохусалу, и самого меня в отсыревшем плаще и с мокрыми ногами.

Звучавший в мембране голос не мог доноситься из этого мира. Во всяком случае, здесь и сейчас.

— Говори, — сказал я по-русски и повторил погромче: — Говори, прием!

— Иду тебя топить!

Пришлось спросить:

— Кто нападает?

— Старый друг.

Я четыре года слушал команды, подававшиеся этим хриплым баритоном. И не мог поверить, хотя уже верил. Все-таки нашел силы отшутиться:

— Баллистической ракетой из Парижа?

— Нет, возьму на абордаж, повешу тебя и твою команду, а днище галиона изрублю топором… Через двадцать минут. Не вздумай удирать к берегу. У меня есть чем достать. И я тебя вижу, а ты меня нет… Вводная для размышлений на это время: я пришпиливаю на воротнике пальто генерала Бахметьева радиоуправляемую гранату, кнопка едет со мной. До встречи!

Ну вот, начинают проясняться сюрпризы минувшей недели. И последний из них: Чико уже не Чико.

Я достал из кармана плаща «ЗИГ-Зауэр». Проверил обойму и загнал патрон в патронник.

Двигатель заглох сам по себе. Зыбь чмокала о фанерный борт. Последнее, что мне оставалось услышать в этой жизни.

Глава восемнадцатая Импровизации

Минут пять я обмякал, отрешившись и расслабившись в водительском дерматиновом кресле. Ноги уместил на штурвал, чтобы не мокли ботинки. Пришла и ушла мысль позвонить домой по радиотелефону через междугороднюю в Таллинне. Конечно, это было лишнее. Домашние знали мои, если так можно сказать, тональности, кроме, пожалуй, той, которая зазвучала бы, начни я разговаривать с ними теперь. Решат, что из плена, под диктовку…

Хотя и на подобные случаи словарь имелся. Например, если я просил к возвращению приготовить баранину, то маме и Наташе следовало уезжать из дома, то есть возможен удар, как говорится, по тылам. Они и находились теперь в бегах — Ефим Шлайн имел в служебном распоряжении несколько квартир в Москве. Номер телефона той, в которой обретались мои, я знал.

Папа, сколько я себя помнил, завел в семье порядок спать по очереди. Домашний дозор бдел двадцать четыре часа. С восьми лет, когда я ушел из приюта на шанхайской Бабблингвелл-роуд, подключали и меня, правда, на шесть часов и днем. На работу с отцом уходили все. Возвращались тоже. В Харбине, Шанхае и Ханое, вообще в Азии для таких, как мы, услышать или увидеть что-то заранее, а затем изготовиться или убраться всем вместе — означало выжить.

Смешно, но в Москве женщины сохраняли традицию.

Предстоящий морской бой даже утешал. Кто бы ни выходил против меня на рубеж атаки, с флангов и в спину зайти они, значит, не смогли.

Было тихо, если не считать хлюпанья воды поверх пайолов и шлепанья зыби о борт катера. Я читал про бесшумные подвесные моторы, работающие от аккумуляторов. Но рассчитывал услышать катер и с таким, если он есть у Рума. Хотя бы плеск буруна. Или различить прыгающий силуэт на черной волне ночного моря…

Рум, то есть Румянцев, и я относились к двум противоположным типам людей, говоря библейским языком, как Авель и Каин. Классификация этого рода как-то сама по себе устоялась в моем подсознании уже после службы в Легионе в роде некоей универсальной. Каином был не только Рум. Например, Дитер Пфлаум, Шлайн, даже несколько женщин, Марина в том числе. Мне кажется, мои родители тоже были такими.