На Алексеевских курсах существовал факультативный класс основ православия. Большинство слушателей считали себя агностиками, католиками, протестантами или иудаистами. Да и в Россию никто из серьезных и стоящих специалистов, конечно, не собирался. Работа путаная и бестолковая, а риск и предательства постоянные, хотя оплата в секторе Восточной Европы случалась и двойная. Занятия отца Бориса Пейчеца посещали поэтому, в основном, не совсем уверенные в себе бывшие насельники буддистской и мусульманской Азии вроде меня. Не думаю, что отец Борис обладал необходимой суммой представлений по своему предмету. В миру его специализацией считалось проникновение в террористические группы, правда, на более низком оперативном уровне, не чета тому, что вытворял князь Сирилл Кленско. Так что теория о Каине и Авеле как родоначальниках двух людских типов могла быть и свидетельством, грубо говоря, профессионального невежества Пейчеца. Но, как бы там ни было, мне эта трактовка нравилась. Воинственные, активные, изобретательные каиниты. Кроткие, пассивные и бесхребетные авелиты.
Эту бесхребетность я почти преодолел в себе и кое-какой план предстоящих действий начинал вызревать, когда запястье правой руки, в которой я держал «ЗИГ-Зауэр», парализовал жесткий захват. Левую вывернули за спинку сиденья, а подбородок задрали перчаткой, вонявшей мокрой резиной. Я все же успел, выбросив ноги вверх, перевалиться назад через сиденье так, что захваты на секунду разжались. Этим удалось добиться, что наручники замкнули не за спиной, а спереди, перед грудью. Все-таки позиция.
«ЗИГ-Зауэр» упал под воду, на пайол.
На борт напрыгало столько народу, что фанерный «семьдесят пятый» и держался-то на плаву, наверное, только потому, что его сжимали теперь справа и слева две десантные надувные лодки. Получилось подобие плота, в середине которого трое или четверо Каинов в прорезиненных гидрокостюмах распинали продрогшего и промокшего злосчастного Авеля. Да ещё с разбитым лицом, вид которого, когда они включили свои фонари, их совсем не удивил. Это был результат, если так можно сказать, их собственной недавней работы…
— Привет, Рум, — сказал я старому боевому товарищу, хотя затруднялся определить, кто из них был кто. Фонари слепили, я едва различал силуэты.
— Ты свихнулся, капрал Москва, — ответила по-французски тень, только ещё перебиравшаяся на катер. Другие раздвинулись, чтобы я стал виден между их тюленьими тушами. — Чего тебя вынесло в море? Одурел в охотничьем раже?
Наверное, подумал я, и одурел. Но то, что я их тормознул непредвиденным появлением на десантном катере, определенно. Они нападали от замешательства. И не топили сразу — не понимали, что у меня на уме. Мой инстинкт погони сработал верно. Кобра атакует вспять, если чувствует, что её достают. Вот и явились…
— Когда ты стал Тургеневым? — спросил я.
— Так не пойдет. Вопросы не разговор…
— Разговор ведут вдвоем и по своей воле, — сказал я.
— Ладно, потерпишь…
Убивать не торопились. И это тоже позиция.
Рум приказал по-английски:
— Всем убраться на места! Отойти на двадцать метров!
Кто-то из абордажников перевел команду на русский с безбожным южным акцентом. Меня отпустили.
«Семьдесят пятому» полегчало, едва штурмовая орава ссыпалась с борта. Катер приподнялся из воды, болтанка и дрейф стали заметнее. «Эвинрудовские» электромоторы бесшумно утащили резиновые лодки в темноту. Рум — по-прежнему черный силуэт в слепящем свете фонаря — увеличился в объеме. Видимо, наклонился.
— Зачем ты погнался за мной на этой лоханке, Бэзил?
Он перешел на русский. Наверное, для тех, кто приплыл с ним, он скрывал знание языка. Чтобы лучше контролировать.
— Давай сначала поговорим с предисловием… У тебя есть время, Рум?
— Если ты не приманка. Или ещё что-то.
Он опустился на соседнее сиденье. На катерах вроде «семьдесят пятого» оно называется командирским.
Я привстал. Рука в резиновой перчатке тычком в грудь уложила меня назад, на сиденье рулевого. Я почувствовал, как левая нога уперлась под водой в выкатившийся из-под него огнетушитель.
— Ты сообщил про кнопку, которой взорвешь генерала, — сказал я. — Так что, если я и приманка или ещё что-то, то стал в этом качестве бесполезен. Никто тебя не тронет. Во-первых. Во-вторых, обо всем уже договорились с «Экзобанком». Я имею в виду обмен и остальное… Тебе известно, я думаю. А гнался я за Чико. Это — личное…
Я подумал: никто не знает, что Шлайн уже расплатился со мной, и добавил:
— Я потерял огромный заработок, Рум… Огромнейший для меня. Последнюю возможность выжить. А теперь Чико, в чью личину ты, подонок, облекся, довершил дело, угробил мой шанс или догнать и отнять деньги, или отомстить, или уйти к черту на дно!
— Трудно поверить, что ты один, — сказал Рум.
— Так ли уж? Я всегда работаю один. Ты знаешь, лейтенант.
— Да, ты — бешеный, капрал Москва!
Он потушил фонарик. Сочувствовал. Все-таки столько лет провели вместе. Что ж, он выигрывает, я проиграл. Каждому своя дорога. Нормально.
— Не следовало бы возвращаться в Россию, — сказал он.
— Да ладно… Не будем болтать. Что дальше?
— На дно и фанера, и ты…