Шпион под подозрением. Спасские ворота

Калягин вспомнил, как к нему в таллиннский райком приехал столичный деятель, который пренебрежительно отзывался о старых песочницах, засевших в Кремле. В те времена это казалось отчаянно смелым. Говоря о кремлевских старцах, московский визитер внимательно наблюдал за реакцией Калягина. Когда тот улыбнулся, а потом и вовсе расхохотался, столичный гость зашел к нему еще раз; и после, приезжая в Таллинн, он всегда встречался с Калягиным. А затем последовал вызов в Москву.

Оглядываясь назад, Калягин вспоминал этапы восхождения нынешнего генсека. Когда тот приехал в столицу из глубинки, мало кто обратил внимание на коренастого провинциала в башмаках, заляпанных черноземом. Тракторист, он и останется трактористом, думали о новичке, хотя того опекал сам Леонид Ильич, протолкнув сначала в средний, а чуть спустя — в высший эшелон власти.

Провинциал задумал, казалось бы, невозможное — плавный переход от правления стариков, увешенных орденами Ленина и военными медалями, к лидерству более молодого и более энергичного поколения. И это — в стране, где лишь смерть вождя означала перемену власти.

«Конечно же, — размышлял Калягин, — новый лидер всех обвел вокруг пальца, и в первую очередь западную прессу. Эти кретины корреспонденты, разъезжающие по Москве в своих «мерседесах» и «вольво», восторгались его головокружительным взлетом на вершину власти. Ничуть не бывало. На самом деле все было давно спланировано, передача полномочий прошла на редкость гладко для советской истории. И он, Калягин, тоже принял в этом участие».

Дмитрий Иванович прошелся по новой квартире — самому свежему свидетельству его заслуг. Здесь было все, что только можно пожелать. А если бы чего-то не хватило, достаточно было лишь намекнуть, и необходимое немедленно извлекли и доставили бы из бездонных кладовых партии. Датский порнофильм, английский футбольный мяч, бейсбольная перчатка прямо из Нью-Йорка, французский костюм… Калягин усмехнулся, забавляясь открывшимися возможностями. Да, долгий путь он проделал.

Правда, шел он не в одиночку. Все эти годы ему сопутствовала та девушка из его таллиннской квартиры. Не всегда она сама, были и другие. Но все его незримые попутчики использовали в качестве пароля ее имя — Ира. В первые годы их встречи были редкими и нерегулярными. Тогда он боялся и ненавидел «гостей». Эти паразиты вымогали информацию, факты, сплетни, требовали замолвить словечко то тут, то там. Но когда они впервые оставили его в покое на несколько недель, он почувствовал себя одиноким, никому не нужным. Разве он не давал им, то что они просили? Почему же они больше не ценят его сведения?

Как наркоман, Калягин привык к двойной жизни — обычной, спокойной, и тайной, чреватой смертельным риском. Лишившись одной, он уже не смог бы полностью ценить другую.

Постепенно он рос по службе, а начиная с определенного момента — с неожиданной быстротой. На каждом уровне его проверяли и допускали на следующий. Он досконально освоил провинциальную партийную политику, поднаторел в кознях против Москвы.

К середине семидесятых он явственно ощутил прикосновение фортуны. И они, его тайные хозяева, тоже заметили это.

Однако нужная им информация поступала к нему мучительно медленно. Все, что исходило из центра и стекалось в центр, тщательно проверялось. В течение нескольких лет он передавал сведения оборонного характера: где имеются слабые места, на кого из военных следует обратить внимание, куда лучше направить острие психологических диверсий, схемы командования, кто отдает приказы и кто может их изменить… Позже он получил доступ к секретным отчетам Центрального Комитета, и с тех пор Калягин работал уже не с людьми — он влиял на политику.

Его предупредили, чтобы он не зарывался. «Поспешай медленно, — советовали ему, — будь осторожен. Ведь ты единственный наш человек среди них, другого у нас не будет. При малейшей опасности, при малейшем подозрении замри. И молчи месяц, год, три года — сколько потребуется».

В конце семидесятых он провел первую самостоятельную вербовку, подружившись с человеком, который торговал советским оружием за рубежом и дочка которого, жившая в Таллинне, очень хотела поступить в инъяз. Калягин помог ей, а благодарный отец так и не почувствовал крючок, который он заглотил намертво.

Но лишь в начале восьмидесятых Калягин добился настоящего успеха. От него на Запад ушла уникальная информация о готовящемся срыве переговоров по ограничению стратегических вооружений в Европе, а также о том, насколько затянется демарш Советов и какие новые требования они выдвинут, вернувшись за стол переговоров.

После этого он лег на дно, лишь время от времени продолжая играть по маленькой: предупредил о готовящемся перевороте в Иране, об усилении давления на Никарагуа, о намечающемся сближении с Китаем. Узнавая об этом заранее, Запад предпринимал ответные меры, а Кремль списывал неудачи на случайность.