Шпион товарища Сталина

— Смотрите, — сказал Шилов и стал снова водить карандашом по карте, — мы пойдем от Прохоровки на запад, чтобы врезаться наступающему немецкому танковому клину во фланг. Так, стоп, подождите. Что получается?.. Как я раньше не заметил? Огромное поле вовсе не такое огромное. Пойма реки Псел топкая, кругом овраги. Для танков остается неширокая горловина, километра полтора, может быть, даже меньше. Комбат сказал, что у нас под Прохоровкой вместе с только что прибывшими резервами сосредоточено как минимум триста пятьдесят танков. Как же они пойдут здесь в атаку? Какое расстояние будет между ними?

— Хорошо, если тридцать метров, — мрачно сказал Седов. — В общем, парад. Стреляй, немец. Как в тире! Справа — овраги и топи у реки Псел, а слева — высокая железнодорожная насыпь. Она для танков здесь тоже не везде проходима, к тому же немцы ее наверняка заминировали.

— В самом деле, узкая горловина! — громко сказала Варя. — Бутылочное горлышко. Оно упирается в эту возвышенность.

— Эта возвышенность, Варя, — высота двести пятьдесят два. Сегодня, говорят, был ожесточенный бой за нее. Нашим пехотинцам пришлось отойти.

— Да откуда они знают, что мы хотим наступать? — раздраженно сказал Седов.

— Знают, — чуть не плача, сказала Варя. — Говорю же, не только знают, но провоцируют наше наступление! Эсэсовцы Василий с Григорием хохотали и глумились. Забава, мол! У СС — подбитые танки, которые за ночь восстанавливаются, а у Сталина на каждый подбитый немецкий танк гора трупов и куча танкового металлолома. Бросает, мол, танки скопом на тяжелые орудия, не заботясь о последствиях. Мы, говорит, так врежем из засады длинной рукой, мало не покажется.

— Варюха, брось! Плевал я на басни фашистских подстилок. Что конкретно говорили, можешь вспомнить?

— Я же сказала, товарищ сержант! Прохоровское поле идеально подходит для того, чтобы перемолоть наши резервы, соединиться в кулак с другими частями СС и, прорвав фронт, в тылу советских армий по железной дороге выйти к Курску.

Седов еще больше помрачнел. Он машинально вынул самокрутку из трофейного портсигара, затем засунул ее обратно.

— Сосет, сосет у меня под ложечкой, лейтенант. Не к добру! Неужели в наших штабах кто-то на фрицев работает?

— Прохоровка, сержант, крупный железнодорожный узел. В самом деле, хороший трамплин для удара в любом направлении. Хоть снова к Волге, хоть на Баку, хоть от Курска прямиком на Москву.

— Похоже, права Варюха. Судя по всему, лейтенант, завтра будет на самом деле жарко.

— Эх, токари мы, токари!.. Если вдруг детали точим, цех в два счета обесточим, правда ли, насколько ли, токари мы, токари?..

Шилов опустил лицо в ладони. Воцарилось тягостное молчание. Изумленный Тимофеев раскрыл рот, чтобы что-то спросить, но, видя тяжелое настроение присутствующих, не решился.

10

Варя беззвучно плакала. Тимофеев подал ей красный с желтым бисером сибирский носовой платок, он был искусно вышит вручную. Варя с благодарностью приняла его и утерла крупные слезы, выступившие в уголках покрасневших глаз.

Шилов и Седов сели на колени перед ящиком с картой, словно тибетские монахи перед священным артефактом. Седов, наконец, решился, вынул из трофейного портсигара самокрутку, но вместо того, чтобы закурить, принялся в глубокой задумчивости, что было совершенно нехарактерно для него, рассеянно нюхать крепкий самосад.

Шилов тем временем скрупулезно промерял циркулем каждый миллиметр карты так, как будто разгадка затаилась где-то между этими самыми двумя миллиметрами топографического пространства.

Вдруг Варя подалась грудью вперед, как молодая курочка к своим драгоценным первенцам-цыплятам.

— Вас всех убьют.

— Хватит каркать, Варюха! Прорвемся. Жаль, что ты поздно вспомнила о пьяном скулеже гитлеровских шавок.

— Я — дура, товарищ сержант! Вначале я не поняла толком, что они имели в виду, а когда сегодня утром услышала от комбата о нашем грандиозном контрнаступлении, вдруг вспомнила.

— Лучше поздно, чем никогда. Срочно доложи комбату!

— Я ему первому все рассказала. Он ответил, что поздно. Ничего нельзя сделать. Его просто признают паникером и трусом. Теперь приказ о контрнаступлении никто не отменит.

— Тимоха, а ты чего молчишь?

— Так, как же, товарищ сержант, я, как говорится, человек новый.

— Новый?.. Ты же, кажется, таежник! Что делать, если волк затаился и знает, откуда охотник идет?

Кротость Тимофеева мгновенно улетучилась, как дым от бодро разгоревшегося сухого можжевельника. Глаза бывалого охотника вдруг налились какой-то неведомой свинцовой силой.

— Все просто, товарищ сержант. Запах свой оставлю в том месте, откуда он ждет, а сам подкрадусь к серому ворюге с той стороны, откуда он, бродяга, не чует. Опять же ветер должен тянуть от него на меня.

— Ветер?.. Ага, ветер, значит. Слышь, лейтенант, у таежника все просто. А мы чего носы повесили?

Шилов вдруг громко вскрикнул. Все с изумлением повернули головы и воззрились на него.

Седов резко подался к своему командиру.

— Ты чего, лейтенант? Опять «шорох»?