Шпионка. Почему я отказалась убить Фиделя Кастро, связалась с мафией и скрывалась от ЦРУ

Поскольку он был адвокатом Маркоса, избегать его было сложно. Однажды он велел мне прийти к нему в офис, якобы для того, чтобы подписать бумаги, касающиеся квартиры, которую мне оплачивал генерал. Но когда я подняла первый лист, увидела внизу документы, по которым я уступала право опеки над дочерью. Когда я поняла, что меня пытаются подло обмануть, я пришла в бешенство: я хотела убить его, начала швырять все, что попадало под руку, изрыгая проклятия. Тогда я и прокричала, что знаю, что это он пытался убить меня. Я не блефовала и не лгала: после наезда частный детектив пошел по следу и выяснил, что для покушения использовалась взятая в аренду машина, контракт на которую был оформлен на имя некоего Фрэнка Руссо, мужчины из Чикаго. В тот день, когда меня сбили, за рулем был не сам Руссо, а детектив из офиса Ричарда Герштейна, генерального прокурора Майами, и к тому же бывший агент ФБР, приближенный Уолтерса. Контора Уолтерса называлась «Уолтерс, Мур и Констанцо», и как раз последний связывал его с Чикаго и с Руссо. Уолтерс остолбенел, пораженный тем, что я сумела распутать все это. А я ничего не понимала. Кому понадобилась моя дочь? Зачем? Кому могла навредить маленькая девочка? Да, марионетка. Именно так я себя чувствовала. В приемной адвоката ждала девочка-подросток. Когда я вышла из кабинета, она зааплодировала. Оказалось, это Марго, старшая из четырех законных дочерей Маркоса. Она, как и я, страстно ненавидела Уолтерса и в то же время зависела от него. Говорили, что она сбежала из дома в шестнадцать лет, чтобы выйти замуж за своего школьного возлюбленного, Ли Брука, старше ее на три года. На самом деле мать выгнала Марго из дома, узнав, что та беременна. Девочка была вынуждена тайком пробираться в собственный дом, чтобы забрать несколько украшений и заложить их.

Кому понадобилась моя дочь? Зачем? Кому могла навредить маленькая девочка? Да, марионетка. Именно так я себя чувствовала.

Я рассказала Маркосу все, что произошло между мной и Уолтерсом, но говорить открыто уже не могла: все разговоры прослушивались. 12 августа, несмотря на напряженную борьбу, растянувшуюся на четыре года, два раза доходя до Верховного суда, Государственный секретарь Соединенных Штатов Америки Дин Раск одобрил экстрадицию отца моей дочери. Это был первый случай, когда выслали политика такого ранга. Это была демонстрация нового курса, которого придерживалась администрация Кеннеди, в отличие от Эйзенхауэра, который в 1952 году даже наградил Маркоса военным орденом Легиона славы.

Вскоре после описываемых событий в аэропорту Майами состоялась встреча Бобби Кеннеди и Уолтерса с представителем Бетанкура. Судья Роберт Андерсон запретил экстрадицию, если Маркос не выплатит залог в триста тысяч долларов по иску об установлении отцовства, а мой адвокат подал заявление в управление шерифа с требованием помешать его выдаче. И все же 17 августа 1963 года Маркоса в наручниках вывели из камеры, где он провел последние восемь месяцев, и в сопровождении конвоя из шести машин федеральных маршалов США и агентов полиции доставили в аэропорт Майами. Там уже пять дней находились в ожидании приказа Госдепартамента два экипажа, конвой, офицеры полиции, врач и медсестра.

Телеграмма из Вашингтона подтвердила, что Соединенные Штаты передают надзор над задержанным, и в 12:25, пройдя через коридор, состоявший из тридцати американских и венесуэльских агентов, Маркос Перес Хименес вошел в самолет, который доставит его в сопровождении двенадцати охранников обратно в Каракас. В аэропорту были только его дочь Марго, Моника и я. Марго упала на колени и рыдала. Меня приковали наручниками к рулю автомобиля после того, как я попыталась подбежать, чтобы обнять его и попрощаться.

Попавшие в немилость

Следующие дни прошли как в лихорадке. Меня снова приютил у себя Пулидо. Меня то и дело атаковали журналисты, я только и могла, что рыдать без остановки. Дело в том, что один из судей, рассматривавший дело Маркоса, погиб в результате взрыва на его личной яхте в Майами, и это меня испугало. Кто-то неосторожно обращался с взрывчаткой С-4, и липкий страх стал овладевать мной, когда я поняла, что совсем одна. Обратиться к кубинцам я не могла: они не желали иметь со мной ничего общего, так что мне не осталось ничего другого, как прибегнуть к помощи Алекса Рорка.

– Я впал в немилость у Фьорини, – признался он мне.