Шпионка. Почему я отказалась убить Фиделя Кастро, связалась с мафией и скрывалась от ЦРУ

Но вместо того чтобы возлагать надежды на него, мне следовало бы лучше помнить, кто всю мою жизнь искренне беспокоился и помогал мне: моя мама. Это она, не дождавшись от меня новостей в течение нескольких месяцев, приложила все усилия, чтобы найти нас. Сначала она сделала несколько денежных переводов на мое имя в Каракас, и когда я не пришла получать их, она поняла, что в столице нас больше нет, а ведь это было единственное место, которое, как было достоверно известно, мы посетили. Тогда она связалась с Уолтерсом и с ЦРУ, требуя, чтобы ей сообщили, где я нахожусь. Она перевернула небо и землю в поисках того, кто мог бы навести на наш след или объяснить, что случилось с ее дочерью и внучкой. Никто ничего не мог сказать, пока мама наконец не вышла на кого-то (я так никогда и не узнала, на кого именно), кто навел справки и выяснил наше местоположение. Так благодаря ей однажды в небе над сельвой показался легкий самолет – не тот, принадлежащий СИФА, который я так долго представляла, а самолет Красного Креста.

Когда я увидела, как он приближается, я упала на колени на землю, которая служила мне домом в течение месяцев, может быть, восьми или девяти, и заплакала. Я плакала, пока не выплакала все слезы. Как же я была счастлива! Яномамо стали для меня семьей, и я не хотела оставлять их, и теперь мне было страшнее подумать о том, к чему я возвращаюсь, чем продолжать жить в сельве, хотя я, конечно, знала, что мне нужно улетать. Я находилась в плачевном состоянии: вся в укусах, кишащая паразитами, страдающая от дизентерии, я весила около сорока килограммов и воняла. У Моники тоже было полно шрамов. Нам нужно было уезжать.

Я стала обнимать этих мужчин, женщин и детей, ставших нашим спасением и превратившихся в наших друзей. Со слезами на глазах я прощалась с ними. У меня сжималось сердце, особенно когда очередь дошла до той пожилой женщины, которая заботилась обо мне, когда сразу после прилета я заболела, и которая своими травами и листьями поддерживала во мне жизнь все время моего пребывания там. Они гладили меня по лицу и искренне горевали о предстоящей разлуке. Катчу стоял в стороне, глядя в землю, охваченный болью. Мне кажется, он чувствовал себя отвергнутым. Совсем недавно он закончил гамак для меня.

Там я научилась верить в силу каждого дерева, каждого растения и каждой капли воды, способную сохранить мою жизнь и избавить от боли.

Двое мужчин, которые только что прибыли, проводили нас с Моникой до самолета, и как только мы поднялись на борт, я почувствовала, что я в безопасности, что сейчас мы улетим и я снова, в очередной раз, выжила.

Во время перелета нам дали бутилированной воды и таблетки, как они сказали, от малярии. От них я почувствовала сонливость. Мужчины продолжали разговаривать со мной, и помню, что говорили что-то о моей матери и что-то о «расследовании», но я уже не могла мыслить достаточно ясно, чтобы понять, о чем они. Казалось, все мое существо изнемогало от усталости после борьбы за существование. И я отключилась.

Мы прибыли в аэропорт Каракаса и там же пересели на другой самолет, направляющийся во Флориду, не помню точно, до Ки-Уэст или до Майами. Как только мы приземлились, нас доставили в больницу, где взяли кучу анализов, по результатам которых выяснилось, что я переболела малярией, а у Моники инфекция после какого-то укуса. Спустя время у нее иногда воспалялись слизистые носа, и до сих пор есть отметка, напоминающая о детстве, проведенном в сельве.

Это не так-то легко

Из больницы я позвонила Карлосу Пулидо, бывшему полковнику и другу Маркоса, и, рыдая, рассказала историю того, что со мной приключилось. Он, его жена и две дочери пришли навестить меня в больнице, так же как капитан, который несколько раз доставлял нас в Солджер-Ки на «Флор Мар» – яхте десяти метров в длину, принадлежавшей Пересу Хименесу и названной так в честь его супруги. Кто не пришел, так это мама: она была в Нью-Джерси, но мы разговаривали по телефону.

– Это чудо, что ты жива. Зачем ты так играешь своей жизнью! – ругалась она.

– Я не хотела, мама… – еле выговорила я, борясь с комком в горле.

– Почему ты не приведешь свою жизнь в порядок?

– Это не так-то легко…

– Что же ты никак не повзрослеешь? Слава богу, ты жива, но ты бы никогда не выбралась оттуда, если бы я не позвонила ребятам.