Кто бы это ни был, меня явно предупреждали, и не понять смысл этого сообщения было сложно: мне следовало уехать. Я не хотела снова испытывать чувство страха, неуверенности и неопределенности, и уж тем более чтобы это переживала моя дочь. Не стоило опять подвергать свою жизнь риску и лишать ребенка матери, так что я села на самолет и, абсолютно разочарованная, вернулась в США. Когда я приехала, Фрэнки Джио, еще один из моих ухажеров, связанных с мафией, который снимался в фильмах о крестном отце, предупредил меня, чтобы я даже не пыталась снова увидеться с Маркосом, потому что тогда кое-кто позаботится о том, чтобы стереть меня с лица земли.
После неудавшегося путешествия мама снова стала для меня поддержкой, утешением и, как это было после первого возвращения с Кубы, моим выходом на сотрудничество с федеральными властями США. Мы с Моникой жили у нее в Верхнем Ист-Сайде. Квартира была в доме, за который отвечал Луис Юраситс. Список моих любовных побед уже был велик, но когда Эдди решил отвезти жену в многомесячное кругосветное путешествие, я разозлилась и почти ему в отместку закрутила роман с Луисом. Он и мама представили меня Аль Честоне, который сразу же превратился в Дядюшку Аля. Про этого человека можно было сказать лишь то, что он жил по своим правилам. Я достаточно быстро узнала, что он был агентом ФБР и по его приказу Луис под скромной личиной управдома занимался шпионажем. Дядюшка Аль предложил, чтобы мы с Луисом работали в команде, меня завербовали, и так для меня начались пять лет работы на Федеральное бюро расследований.
Из помещения, где я лежала, было слышно, как рыдает моя мать. Вместе с ней пришли некоторые из моих возлюбленных: Джей-Джей, Фрэнки Джио, Томми, Эдди…
Первым требованием было пройти курс подготовки в ФБР, но, помимо профессиональных вопросов, Дядюшку Аля, ярого католика, волновала и моя личная жизнь, поэтому он хотел, чтобы я вышла замуж за Луиса. Я была снова беременна, и мой новый крестный отец из ФБР желал, чтобы ребенок родился в законном браке.
Рождение моего второго ребенка, появившегося на свет 13 декабря 1969 года, проходило очень тяжело. У меня было предлежание плаценты – осложнение во время беременности, состоящее в том, что плацента располагается в нижнем отделе матки и таким образом перекрывает область внутреннего зева и препятствует выходу ребенка во время родов. К тому же я страдала от преэклампсии и пережила микроинфаркт. Ребенок весил почти пять килограммов и вдобавок шел ножками вперед, поэтому врачи были вынуждены сделать срочное кесарево сечение. Я закричала, когда услышала, что медики обсуждают патологическое состояние плода, и полностью потеряла голову от страха, узнав, что мой малыш, когда родился, не дышал. Его даже уже накрыли белой простыней, но тут, к счастью, ребенок помочился, и таким образом стало понятно, что он выжил, хоть и провел потом неделю в кувезе.
К счастью, я лежала в больнице «Коламбус» в Мидтауне, которая в те дни располагала самым современным реанимационным оборудованием в городе. Из помещения, где я лежала, было слышно, как рыдает моя мать. Вместе с ней пришли некоторые из моих возлюбленных: Джей-Джей, Фрэнки Джио, Томми, Эдди… Я слышала, как они спорят, кто же из них отец, и мое сердце наполнилось нежностью. Я назвала сына Марк Эдвард – второе имя в честь Эдди, который потерял дочь, умершую от опухоли мозга. Он настаивал на том, что это его ребенок, потому что у него были такие же рыжие волосы, но я-то знала, что он от Луиса. Достаточно было посчитать, сколько месяцев провел мой любовник из кошер ностра в круизе за пределами страны.
В то время на получение свидетельства о рождении отводили три месяца, в этот срок я и должна была узаконить положение ребенка. Дядюшка Аль сумел устроить так, чтобы власти оплатили Луису билет в Мексику, так называемый «рейс освобождения» – путевку, оформленную в кратчайшие сроки, в соседнюю страну, где можно было развестись куда быстрее, чем в США. Я полетела туда вместе с Луисом, который все еще был женат. Мы добились расторжения брака, вернулись в Нью-Йорк и 28 февраля 1970 года провели гражданскую церемонию, на которой нас объявили мужем и женой. В свидетельстве о рождении я записала: «Марк Эдвард Юраситс». Очень быстро мы стали называть его «Пчелкой», потому что у него над колыбелькой висела подаренная мне карусель в виде пчел и к тому же первый звук, который издал малыш, был похож на пчелиное жужжание.