— Вы такой же, как и многие другие иностранцы, Саймон Юнг, — насмешливо заметил Цю. — Вы любите Восток, но для вас он — только легенда и загадка. Мы, те, кто живем в Китае, знаем его лучше.
Саймон пропустил насмешку мимо ушей.
— Мне жаль, что вас отправили сюда, — сказал он вдруг.
— С чего бы это вам жалеть меня?
— Ну тогда жаль вашу жену и сына.
— A-а, да! Они оба «смотрят сквозь туман, но не могут разглядеть свой дом».
— Я не понял вас.
Цю посмотрел на жену.
— Она сильно тоскует по Пекину, — вздохнул он. — Здесь им нелегко… да и мне тоже.
— Но я думаю, Тинченю не так уж плохо здесь, судя по тому, что я слышал. Между прочим, Цинцин, знаете, Диана привела его несколько минут назад. Я слышал, как они поднимались по лестнице. Я подумал, что не стоит, чтобы мальчик беспокоил Цяньвэя.
— Очень любезно с вашей стороны, товарищ Юнг. Лучше, чтобы он не видел своего отца больным.
— Я тоже так подумал. Он так устал, бедный малыш.
— Я думаю! — Цю впервые выказал признаки оживления. — Вы знаете, что они заставили его делать? Они забрали его на заре и заставили собирать собачьи катышки. Он вымотался.
— Все остальные дети занимаются этим, Цю Цяньвэй, — очень любезным тоном заговорила Джинни. — Это же удобрение. Все дети думают, что это очень веселое занятие.
— С ума сойти!
Цю отвернулся и замолчал. Саймон с сочувствием посмотрел на него. Затем он сказал:
— Цю Цяньвэй, как вы думаете, почему вас послали сюда?
Цю вздохнул.
— Я допустил некоторые ошибки. Я считал, что их простили мне, что они остались в прошлом, но я оказался не прав. Я нуждался в перевоспитании. Чаян — хорошее место для перевоспитания. — Он пробормотал что-то неразборчивое себе под нос.
— Я не расслышал вас, Цю Цяньвэй.
Цю повернулся к Саймону и, к изумлению англичанина, произнес:
— Одни выращивают, другие поливают, и каждому воздастся по трудам его.
— Вы поражаете меня, Цю Цяньвэй. Ведь вы процитировали Новый Завет христианской Библии.
— А почему это удивляет вас, тайпань Юнг? Ведь я получил западное образование. Когда-то я обладал силой и был высокомерен. Теперь я здесь, в Чаяне. Это верно. Это правильно. Я принимаю это. Вы не согласны с этим?
— Я согласен. Хотя лично я думаю, что вас уже перевоспитали в достаточной мере, — ведь я видел, как много вы работаете. А еще я думаю, что это только одна причина. Есть еще и другая.
— Какая?
— Ваши руководители решили, что мы хорошо подходим друг другу.
— Что?!
— Да, хорошо подходим. Мы привыкли друг к другу, несмотря на то, что мыслим по-разному. Мы связаны друг с другом, Цю Цяньвэй.
Цю недоумевал все больше и больше.
— Мы связаны?
— Конечно. — Саймон вытянул ноги и положил руки на бедра. — Я не думаю, что ваши руководители надолго отправили вас в Чаян. Вас можно использовать с большей пользой где-нибудь в другом месте.
— Вы говорите это, но не знаете обо мне абсолютно ничего.
— Да, но я хотел бы узнать вас поближе.
— Почему? Это не должно вас интересовать.
Саймон отхлебнул еще супа и выждал, пока Цю совладает со своей злостью. Через некоторое время китаец заговорил прежним спокойным тоном:
— Моя мать недавно умерла… еще до того, как мы приехали сюда. Она многое рассказала мне о наших предках.
— Я соболезную по поводу ее смерти.
— Она сильно болела, ее время пришло. Как я сказал, она многое помнила о прежних временах. Мой прадед в возрасте тридцати четырех лет получил высшее образование. Такой молодой, вы можете себе представить? Он стал судьей. Он управлял ямынем[34]
в Амое. Потом его призвали ко двору, где он стал Великим Советником при императоре Тун Чжи. Он отвечал за императорские сады и охотничьи угодья.Джинни издала возглас удивления. Саймон с большим трудом сохранил бесстрастное выражение лица. Высокопоставленный кадровый работник и с такой родословной — это было неслыханно.
— Потом уже мой дед служил при дворе императора Гуансюя, которого сместила с престола Вдовствующая Императрица. Когда она вернулась из изгнания, дед глубоко оскорбил ее. Он поддерживал ее внучатого племянника Пу Цзюня. Поэтому она сослала его в ссылку, но у него остался старший сын — мой отец. Он принимал участие в Великом походе. Сам я родился в Янани.
— Янань! Тогда вы помните…
— О да. Я все помню. Мао Цзэдуна, пещеры… Но лучше всего я запомнил солдат. Они не насиловали, не грабили и не воровали. Они платили за все, что брали. Такая армия…
Он снова замолчал. Цинцин смотрела на мужа с восхищением, а Саймон был потрясен.
— Как же вы выжили с такой биографией? — спросил он. — Вам, должно быть, было очень трудно получить разрешение на выезд, а потом и на въезд.
— Тогда партия не была тем, во что она превратилась позднее. Все, что ее заботило, так это то, кому принадлежит твое сердце. — Он замолчал, будто испугался своей опрометчивости, но потом все же не удержался. — Сейчас все совсем по-другому.
— Но ведь вы обучались за границей, не так ли? Культурная революция…
Цю отодвинул наполовину опустошенную миску с супом.
— Я был оглушен и ослеплен. — Голос Цю был спокоен, китаец лишь констатировал факт, но он не сумел скрыть свои чувства, бушевавшие внутри.