Кайхуэй судорожно втянула в себя воздух и отпрянула. Когда она опять посмотрела на Саймона, она заметила, как хищно раздулись его ноздри, придав его лицу жестокое выражение. Ей стало не по себе.
— Ты знаешь, что ты наделал? — спросила она приглушенным голосом.
— Знаю. Но мы должны выбраться отсюда, и это — единственный способ. Поверь мне, Кайхуэй, единственный.
Женщина прижала трясущиеся руки к щекам.
— Я догадывалась, что ты что-то задумал. Я знала, что Линьхуа тайком припасает пищу… Линьхуа согласна с тобой?
— Моя жена… она согласилась.
— Еще бы она не согласилась. Она же твоя жена! Но я спросила тебя, согласна ли она с тобой?
Саймон не ответил.
— А что будет с нами? С жителями деревни? Теперь у нас у всех будут неприятности, Саймон Юнг. Большие неприятности, и ты будешь этому виной. Ты подумал об этом?
— Поживем — увидим.
Кайхуэй уже давно поняла, что у этого англичанина стальной характер. Некоторое время она обдумывала сложившуюся ситуацию, потом спросила:
— С маленьким Тинченем ничего не случится?
— Конечно нет. О чем ты говоришь!
Кайхуэй увидела, что он потрясен самой постановкой вопроса, и слегка успокоилась.
— Уже кое-что. И где он?
— Лучше, чтобы ты этого не знала, Кайхуэй.
— Да, вообще-то, ты прав. Тогда, если меня спросят…
— То тебе нечего будет им ответить. Ты совершенно права, Кайхуэй. А теперь ты должна помочь нам.
— Я? — Она со страхом взглянула на него. — Как?
— Ты должна продолжать вести себя так, будто ничего не знаешь. Продолжай готовиться к свадьбе, будто все в порядке.
— Как я смогу сделать это? Люди поймут, что что-то не так. Они обратят внимание, что этот… из Пекина не слоняется вокруг, потом они заметят, что его ребенка нигде нет. Никто из нас не любит этого пекинца и его жену, но всем нравится маленький Тинчень.
— Мы должны справиться со всем этим как можно лучше, Кайхуэй. Все, что мне нужно, это время, ты понимаешь? Время, чтобы произошло кое-что. Мы должны протянуть этот день, чтобы все шло, как всегда.
— Почему?
— Потому что прошлой ночью кадровый работник связался по радио с Пекином. В деревню сегодня приедут гости, Кайхуэй, я уверен в этом. Когда они поедут назад, они возьмут нас с собой. Тогда не будет здесь больше кадрового работника, не будет больше и англичанина.
— И не будет больше сестры. — Кайхуэй опустила глаза в землю. — Я понимаю… Что ж, тебе лучше поесть. Насколько я поняла, это будет долгий день.
Во дворе вспыхнула перебранка. Минчао и его друзья на скорую руку сооружали очаг из камней, чтобы запечь поросенка. Впервые жители Чаяна собирались зажарить животное целиком, и никто из них не знал точно, как соорудить очаг. Предлагались различные решения, и, как следствие, возникла неизбежная перебранка.
Кайхуэй снова посмотрела на англичанина.
— Ты хочешь, чтобы я вела себя как обычно?
— Да.
— Тогда я лучше пойду и усмирю этих болванов. — Ее губы опустились в грустной улыбке. — Они ведь ожидают, что я вмешаюсь — как обычно.
Она выскочила с веником наружу, и вскоре ей удалось примирить спорщиков. Саймон наблюдал за ней в дверной проем. Когда она вернулась назад, вытирая руки о передник, она мотнула головой в сторону спорящих и сказала:
— Надеюсь, они не получат ее назад без хвоста, а?
— Что?
Кайхуэй ухмыльнулась, на мгновение позабыв все свои страхи.
— Ты что, не знаешь, что ли?
— Нет.
— A-а, ну да! Тогда садись и подожди немного — я принесу тебе поесть.
Она выскочила на кухню и спустя секунду появилась с двумя дымящимися деревянными мисками.
— Садись, садись! Завтрак!
— А как насчет той двери? За ней Джинни, она охраняет кадрового работника и его жену.
Кайхуэй взвесила в уме это последнее осложнение.
— Ладно, давай сначала поедим, — предложила она наконец. — Всему свое время. Садись!
Саймон сел. Кайхуэй уселась напротив и принялся хлебать суп. Между делом она поведала Саймону о старом крестьянском обычае: если муж посылает родителям жены поросенка без хвоста… на третий день после свадьбы… то это значит, что его жена была не девушкой. Ты не знал это?
— Нет. Но я уверен, что в данном случае ничего подобного не произойдет.
— Ха! Как романтично! Но я думаю, что ты прав.
Снаружи доносились обрывки песни, которую затянули мужчины, разводившие огонь. Хотя было еще рано, но маотай уже лился рекой. Утром в понедельник у всех жителей Чаяна будут трещать головы с похмелья. Кайхуэй заметила, как Саймон насмешливо улыбнулся, и резко сказала:
— Я знаю, ты считаешь нас, сычуаньцев, неотесанными, но у нас очень твердые моральные принципы.
— Я никогда и не сомневался в этом.
— Конечно, мы всегда были очень бедны. Очень многих женщин из Сычуани родители просто продают. За хорошую дочь семья получает целую тысячу юаней или даже больше.
— Я уверен, что партия принимает меры по искоренению таких извращений.
— Ха, партия! Еще супа?
— Нет, спасибо. А что с теми за дверью? Может быть, они тоже поели бы?
— Да. Я отнесу им. Подожди.
Когда она вернулась из кухни с тремя мисками на подносе, Саймон постучал в дверь смежной комнаты.
— Джинни, это я!