Шпицбергенский дневник

Только, было, я прилёг подремать перед ужином, который решили провести с выпивкой по случаю возвращения полевиков, как ко мне постучался Роскуляк и привёл гостя. Им оказался норвежский журналист Поль. Я обрадовался встрече, а он, видимо, не очень. Выяснилось, что он три часа перед этим беседовал с Цивкой, который сумел убедить его в том, что я неправильно переводил то, что говорили шахтёры. Цивка показал, например, зарплату Бекирова по документам, которая оказалась вдвое выше им названной. Поль встретился с Андреем Мальцевым, который сказал, что он не говорил о Цивке того, что написано в газете. Выяснилось, что Мальцев работает на ТЭЦ, а не в шахте, как написано, что он не уезжает совсем в августе, а только в отпуск, поскольку его мать здесь остаётся работать, и он через месяц-два вернётся. А тут, вошедший Старков, стал подтверждать, что жена Мальцева, Людмила, работающая смотрителем в музее, тоже говорила, что они уезжают совсем. Но Поль теперь не хотел верить ни одному моему слову.

Я вообще-то не то что бы растерялся, но готов был разозлиться и на Мальцева, отказавшегося от своих слов, и на молодого журналиста, поверившего Цивке, и отказывавшегося теперь верить мне. Однако не знал, как же убедить Поля в том, что его опять надурили. Предложил организовать встречу с другим журналистом с теми же вопросами, но с другим переводчиком. То есть я был уверен в том, что и без меня получится тот же результат, но Поль спрашивал меня о другом. Его интересовало теперь, почему я не люблю Цивку, и не связано ли это с тем, что я коммунист. Понятно, что эту мысль ему ввёл в голову Цивка, пытаясь объяснить, что все отмеченные недостатки на самом деле отсутствуют, но выдуманы мной, как коммунистом, чтобы просто опорочить Цивку, которого я ненавижу по политическим соображениям. Этот абсурд выбить из головы неопытного журналиста я не смог, поскольку в моей комнате оказался Старков, желавший послушать наш разговор и чем он закончится. Но, услыхав, что я предлагаю пригласить другого журналиста с другим переводчиком, Поль вдруг оскорблено вскочил и ушёл, не доспорив со мной.

На мой вопрос, кто ему переводил беседу с Цивкой, Поль сказал, что это была девушка. То есть с переводом помогала Катя, племянница Цивки, о чём, Полю, конечно, не было известно.

Мне же кажется своевременным рассказать историю переводчиков Баренцбурга.

Приехав на Шпицберген в 1991 году, я был единственным переводчиком в Баренцбурге. Однако, проведя один туристический сезон весной и летом, я понял, что успевать обслуживать все группы одному человеку почти невоз можно, особенно с учётом возрастающего интереса иностранных туристов к российским посёлкам. Поэтому стал подыскивать себе помощников.

Однажды ко мне в гостиницу пришла худенькая девушка с коротко постриженными волосами. Сказала, что зашла ко мне из больницы, где ещё лечится, но уговорила врача отпустить на несколько минут, и вдруг расплакалась.

Причина слёз, как выяснилось, была в том, что она, имея диплом преподавателя английского языка, вынуждена работать в столовой, где не только тяжело, но и атмосфера неприятная, когда на тебя кричат, заставляя то котлы чистить, то кастрюли неподъёмные перетаскивать, и вообще за человека почти не считают.

Девушку мне было жаль. Муж её работал электриком на ТЭЦ и похлопотать за жену не мог — должность электрика не давала на то больших прав. Мне хотелось оказать ей своё содействие, тем более, что самому нужна была помощница. А тут как раз в Баренцбург приехал генеральный директор Беликов. Я предложил Наде пойти к нему на приём и попросить перевести её на работу переводчиком, сказав при этом:

— Надя, если Беликов спросит тебя, согласен ли Евгений Николаевич взять тебя, то скажи, что со мной согласовано и я согласен.

Так и договорились. Со своей стороны я обсудил с Ткаченко и директором рудника Соколовым вопрос о создании туристического бюро в Баренцбурге и попросил помочь взять Надежду Бабюк в бюро, поскольку она дипломированный специалист по английскому языку. Никто, в принципе, не возражал, но дело чуть не сорвалось и вот почему.

Генеральный директор не часто посещал посёлок, потому желающих на приём обычно собиралось немало. Среди них в очереди была и Надежда Бабюк.

Войдя в кабинет, где на приёме сидели кроме генерального ещё и директор рудника вместе с начальником отдела кадров, девушка так волновалась, что частично забыла мои наставления. Протягивая Беликову своё заявление она наблюдая за тем, как начальник его читает и боясь, что ей откажут, поспешила сказать:

— Евгений Николаевич не возражает против моего перевода.

Беликов, не знавший тогда ещё тогда толком обо мне, но поразившийся, что помимо него есть ещё какое-то влиятельное лицо, которое может не возражать против чего-то, резко спросил:

— Кто такой, Евгений Николаевич?

Надя перепугалась резкого тона, поняла, что сделала что-то не так, стало сбивчиво объяснять, что разговаривала со мной, а Беликов опять спрашивает уже свою свиту: