Из короткого, неохотного рассказа Алесдейра Колька понял, что ему снова «повезло» — Кащей расстарался, или что еще, но только его зашвырнуло в 1166 год «от Рождества Христова», как пунктуально и уважительно добавил Алесдейр. Шотландский король — имени его Алесдейр не называл и вообще говорил о нем с ненавистью — отдал английскому Генри (плевки Алесдейра один за другим летели в траву по мере того, как он был вынужден повторять это имя — оставалось удивляться, сколько у шотландца слюны!) кусок шотландских земель с городом Кер Лелл, и на этих землях стали селиться англичане с юга. Алесдейр без смущения признался, что они — шотландцы — всегда крали у англичан скот и иногда отрезали головы, чтобы похвастаться перед невестами и главами кланов, но никогда не пытались отобрать у соседей родину!!! А англичане начале выгонять шотландцев из домов и вообще — с земли. Уходить было некуда, да никто и не захотел. Несколько кланов — в том числе и МакЛохлэнны — взялись за оружие. Отец Алесдейра, который был главой одного из «колен» клана, трое старших братьев мальчишки, другие мужчины ушли воевать. Все их ждали, ждали — или хоть вестей о сражении. А вместо этого пришли английские лучники во главе с рыцарем, и валлийские копейщики пришли тоже, которые еще хуже англичан. англичане едят людей, все это знают, но Алесдейр сам того никогда не видел, а вот как валлийцы жарили на пиках маленьких детей — он видел своими глазами! Он сам по тому спасся, что удил рыбу. Сперва бросился домой, но увидел, что там уже все горит, и крыша рухнула, а изнутри кричали мать и сестричка. Англичане и его хотели убить, почти схватили, но он ударил одного острогой в лицо и спрятался в зарослях чертополоха за селением — пока лучники, чертыхаясь и проклиная все на свете, ломились по колючкам, он бесшумно переползал с места на место низом, подальше от шума. Его не поймали… Ночью Алесдейр подкараулил пьяного лучника и заколол его кинжалом. Хотел взять оружие, но приятели убитого заметили и снова погнались — хорошо, что луки у них не были натянуты, потому что английские ублюдки попадают даже в темноте своими стрелами в бегущего оленя за три сотни шагов — по звуку… С тех пор прошло уже пять суток, и он ничего не ел.
Колька слушал все это, внутренне содрогаясь и удивляясь тому, что шотландец говорит об убитых родичах без особой горечи. Нет, он жалел их, а главное — хотел мстить, и мстить жестоко… но какой-то характерной для колькиного времени кромешной тоски по умершим не испытывал. Он и плакал-то — как понял Колька — от того, что не сумел «как следует» отомстить за своих. И еще потому что клан, неверно погиб, а шотландец без клана — это… Тут Алесдейр не сумел объяснить, но Колька понял, что это хуже чем бомж, у которого ничего нет, а пинки и фофаны сыплются со всех боков жизни.
Колька даже возмутился про себя бессердечности Алесдейра, но рассудил, что это, наверное, потому что жизнь кругом опасная, и люди больше привыкли к смерти, чем в его, Колькином времени. Ведь например, пацаны в том времени дерутся, и даже бывает, ножи и прочее идет вход, но по пьяни или в горячке драки, а потом, случись такое, все разбегаются. А тут — Алесдейр погнался за незнакомым парнем только потому что одежда на нём ему показалось английской. И зарезал бы запросто, спокойно и даже с удовольствием.
Короче, жизнь такая. Алесдейр косвенно подтвердил мнение Кольки, упомянув, что его мать «конечно, уже была старая — больше тридцати лет — и не могла уже рожать детей.» Но потом вспомнил сестренку, которой неделю назад сделал, «чтоб не надоедала», несколько соломенных кукол и глиняный домик недалеко от ручья. Вспомнил — и Колька понял, что шотландец вовсе не такой твердокаменный, каким хочет казаться, потому что губы у Алесдейра задрожали, и он поспешил со смехом начать вспоминать, как смешно дергался «английский пес», когда, он, Алесдейр… и так далее. Так мальчишки во времена Кольки, когда им было плохо или больно, отпускали «черные» шуточки и специально вели себя поразвязнее… И предложил просто:
— Есть хочешь, Алесдейр? У меня сухари и вобла… это рыба такая соленая. Немного. Вот. Держи…
…Колька понял, что никогда в жизни не видел по-настоящему голодных людей. Воблу Алесдейр стрескал прямо с костями, сухари «загрыз» в два укуса. Без церемоний запил все это водой из прозрачной ледяной лужи, скопившейся между двух кочек совсем рядом с тем местом, где сидели ребята, и учтиво поблагодарил Кольку, а потом поинтересовался:
— Так как же ты попал сюда из Руси?
— Ну… — Колька ощутил себя сидящим на горячей сковородке. — Я путешествовал.
— В наши места?! — поразился Алесдейр. — Да ты выжил из ума, русс!
— У меня это… — Кольку осенило, и он выпалил: — Обет! В честь прекрасной дамы!
Мальчишка уже в следующую секунду готов был сам себе надавать пинков, но Алесдейр неожиданно серьезно кивнул, и Колька напомнил себе, что его годы тут считаются вполне солидными — взрослый и ответственный мужчина, почти как он сам про себя любит думать, только тут это на самом деле.