Шрам

– Именем закона! – сухо донеслось из-за двери, и сразу же задребезжал голос ректора, взволнованный и сбивчивый:

– Господа, это какое-то недоразумение… Это храм науки, сюда нельзя с оружием, господа!

Дверь затряслась под новыми ударами, и с каждым из них душа Эгерта уходила все дальше в пятки – он стиснул зубы, молясь про себя: небо, помоги мне хоть сейчас держать себя достойно!

Тория презрительно усмехнулась. Откинула запирающий двери крюк и встала на пороге – проклиная себя, Солль не удержался и отступил в темный угол. Невидимый снаружи, он разглядел из-за спины Тории красно-белые мундиры, бледную лысину ректора, толпу взволнованных студентов и скуластое, спокойное лицо офицера с зажатой в руке стилизованной плетью – знаком того, что в настоящий момент он выполняет волю властей.

– Это кабинет моего отца, – сказала Тория все так же холодно. – Никому не позволено ломиться в эту дверь, и никто не войдет сюда без моего согласия… Что угодно господам?

Офицер поднял свою плеть:

– Таким образом, вы подтверждаете, что вы – дочь декана Луаяна?

– Я повторю это тысячу раз и тысячу раз испытаю гордость.

Офицер кивнул, будто бы ответ Тории доставил ему удовольствие:

– В таком случае мы приглашаем госпожу следовать за нами.

Эгерт чувствовал, как по спине его катятся струйки холодного пота. Почему всегда самое страшное, самое невероятное, уместное разве что в ночных кошмарах, почему в его жизни это всегда случается на самом деле?!

Тория между тем вскинула голову еще выше – хоть это, казалось, было уже невозможным:

– Приглашаете? С какой стати, и что, если я откажусь?

Офицер снова кивнул и снова удовлетворенно, будто бы только и ждал подобного вопроса:

– Мы действуем по приказу господина судьи, – в подтверждение своих слов он потряс своей стилизованной плетью, – и уполномочены принудить госпожу, если она откажется следовать за нами добровольно.

И тогда Эгерту немыслимо захотелось, чтобы Тория оглянулась на него.

Чего, казалось бы, проще – оглянуться в поисках помощи, поддержки, защиты… Но он с самого начала знал, что она не обернется, потому что защиты от Солля ждать не приходится, а встретившись взглядом с его страдающими, виноватыми, измученными глазами не ощутишь ни поддержки, ни надежды. Он знал это и все равно беззвучно просил ее обернуться, и она уже хотела было сделать это – но замерла на половине движения.

– Господа, – вмешался ректор, и Солль увидел, как совсем по-старчески мотается на тонкой шее его голова. – Господа… Это… немыслимо. Никогда еще в этих стенах никого не арестовывали… Это храм… Это прибежище духа… Господа, вы творите святотатство, я пойду к бургомистру…

– Не волнуйтесь, господин ректор, – проговорила Тория медленно, будто раздумывая. – Я полагаю, что недоразумение вскоре разрешится и…

Оборвав себя, она обратилась к офицеру:

– Что ж, я поняла, что вы не остановитесь и перед насилием, господа, а я не желаю, чтобы в этих и без того оскверненных стенах произошло еще и насилие. Я иду, – она шагнула вперед, быстро закрывая за собой двери кабинета, будто желая этим последним движением защитить Солля от посторонних взглядов.

Дверь закрылась; Эгерт стоял, вцепившись ногтями в ладони, и слушал, как отдаляются по коридору грохот сапог, перешептывания смятенных студентов и причитания ректора.

Здание суда было самым тяжелым, самым громоздким, самым неуклюжим сооружением на площади. Эгерт привык десятой дорогой обходить железные двери с чеканной надписью «Бойся закона!», а круглая черная тумба с небольшой виселицей, где болталась в петле тряпичная кукла, казалась ему страшной и отвратительной одновременно.

Шел мокрый снег – Соллю он казался грязно-серым, как слежавшаяся вата. Башмаки по щиколотку увязали в холодной каше, и по фонарному столбу, служившему Соллю чем-то вроде пристанища, струйками сочилась вода. Дрожа всем телом, переминаясь с ноги на ногу, он до боли в глазах вглядывался в плотно закрытые двери, теша себя изначально глупой надеждой: вот железный капкан разожмется и выпустит Торию.

Стайка студентов, вначале составлявших ему компанию, понемногу рассеялась – понурые, подавленные, они разбрелись, не глядя друг на друга. В здание суда входили и выходили разные люди – либо чиновники, важные или озабоченные, либо стражники с копьями, либо просители со втянутыми в плечи головами. Дыша на озябшие пальцы, Эгерт гадал, предъявили Тории обвинение или еще нет, и в чем ее обвинили, и кто теперь поможет, если даже визит ректора к бургомистру окончился ничем.

Он провел на площади полную страхов длинную ночь, освещенную едва теплящимся светом фонаря да зловещими отблесками в окнах угрюмого здания. Рассвет наступил поздно, и белесым утром Эгерт увидел входящих в железные двери служителей Лаш.

Их было четверо, и все они казались Соллю похожими на Фагирру; двери закрылись за ними, и Эгерт скорчился у своего столба, изнывая от страха, тоски и безысходности.