Шрам

Обострившееся чутье Солля безошибочно определило, что речь идет о нем. Он вспомнил стражников, направлявшихся к университету, и облизнул запекшиеся, потерявшие чувствительность губы.

– Вам нечего бояться, Солль, – усмехнулся наблюдавший за ним судья. – Вы всего лишь свидетель… Ценный свидетель, поскольку были близки к семье старого колдуна… Ведь так?

Эгерт почувствовал, как его бледные щеки становятся горячими и красными. Назвать господина Луаяна старым колдуном означало преступить все границы бессовестности – однако страх поглотил порыв Соллевого возмущения, как болото поглощает брошенный в трясину камень.

Судья проронил безучастно:

– От свидетеля требуется одна лишь доблесть – говорить правду… Вы знаете, как тяжело обошелся городу Мор. Вы знаете, что он явился не сам собой…

Эгерт напрягся.

– Мор явился не сам собой, – чуть слышно продолжал судья. – Старый колдун и дочь его применили свою магию, чтобы вызвать его из-под земли, где только и место порождениям мрака… Священное привидение Лаш предупредило об Окончании Времен, а служители его неустанными молениями и обрядами сумели остановить напасть и погубить колдуна… Город спасен, но сколько жертв, Солль, сколько жертв… Согласитесь, что соучастница преступления должна ответить перед законом, этого требуют родственники погибших, этого требует сама справедливость…

Сорванный голос судьи казался Соллю оглушительным, как рев стада, ведомого не убой.

– Это неправда, – прошептал он, потому что даже страх на какое-то мгновение обомлел в его душе. – Это неправда… Служители Лаш раскопали логово Мора, это они призвали его, а декан остановил ценой своей жизни… Я видел, я…

В эту секунду страх опомнился от шока и завопил, заметался, зажимая Эгерту рот, источая потоки липкого пота, бросая в немилосердную лихорадочную дрожь.

– Словесное преступление против Лаш, – заметил судья, – совершенное однократно и в первый раз, влечет за собой публичную порку плетьми…

Стало тихо, и несколько долгих минут воспаленное воображение Эгерта являло ему картину и плетей, и толпы, и палача с подручными; на мокрой спине его сами собой загорелись жгучие полосы.

Судья вздохнул – в горле его что-то клекотало и рвалось, будто лопались пузыри:

– Однако я понимаю ваше состояние, вы не вполне владеете собой и не отвечаете за свои слова, следовательно, я сделаю вид, что не слышал их… Вероятно, процесс состоится на днях, когда будут закончены допросы подсудимой… Что до вас, Солль… У меня нет оснований задерживать вас, однако обвинитель, возможно, захочет задать вам несколько вопросов…

Судья потянулся рукой к колокольчику на столе. Не дожидаясь звонка, откуда-то из-за невидимой прежде портьеры явился приземистый стражник; едва переставляя негнущиеся ноги, Солль шагнул за откинутую перед ним потайную портьеру.

По сырым стенам бегали мокрицы. В свете укрепленных по стенам факелов тень Соллевого сопровождающего металась, как исполинская ночная бабочка; слушая звук своих шагов, Эгерт мучился, думая о Тории.

Они допрашивают ее и будут допрашивать еще. О чем? Что она может сказать им? Она… Небо, неужели они осмелятся пытать женщину?!

И тогда в гулкой тишине коридора ему померещились отдаленные, приглушенные камнем крики. Он не выдержал и застонал – сопровождавший его стражник удивленно оглянулся.

Лязгнул ключ в потайной дверце, стражник пропустил Эгерта вперед, чуть подтолкнув в спину; узкая темная комнатка походила скорее на камеру, и Эгерт уверился было, что доставлен прямиком в тюрьму – когда внесенный факел осветил высокое кресло в углу и сидящего в кресле человека. Не удивляясь и даже не пугаясь более, Эгерт узнал Фагирру.

Оставив факел в кольце, стражник низко поклонился и вышел. Стук его сапог долго отдалялся по коридору.

Фагирра не шевелился, капюшон лежал у него на спине, и Эгерту показалось, что со времени их последней встречи прошли десятилетия – так много страшного случилось с тех пор и так внезапно постарел, изменился его моложавый прежде знакомец. Эгерт поразился – истинный возраст Фагирры открылся ему только сейчас.

Прошло несколько минут, прежде чем плащеносец шумно вздохнул и поднялся, уступая Эгерту кресло, единственное в комнате:

– Присядьте-ка, Солль… Вам, я вижу, непросто держаться на ногах.

– Я устою, – отозвался Эгерт глухо. Фагирра серьезно покачал головой:

– Нет, Эгерт, вы не устоите. Вы сами понимаете это… Ваша гордость и ваша трусость рвут вас пополам – но что-то подсказывает мне, что трусость окажется сильнее… Можно, конечно, без конца горевать по этому поводу, мучить себя и казнить – а можно просто присесть и послушать, что вам скажет симпатизирующий вам человек… Потому что вы симпатичны мне, Эгерт. С самого начала.

– Вы – обвинитель, – сказал Эгерт в темный угол, сказал, не спрашивая, а просто высказывая уверенность. – Обвинитель по делу Тории… Можно было ожидать.

– Да, – печально подтвердил Фагирра. – Я – обвинитель, а вы будете свидетельствовать.

Эгерт прислонился к стене, постоял, чувствуя, как соприкасается с холодной твердыней каждая его мышца; потом подогнул колени и сел, привалившись к камню спиной.