Шрам

– У нас не было выбора, Сана сама изгнала нас. Она заставила всех поверить, что в наступившем голоде повинны мы, что это наказание за недостаток веры. Фенн убедил Сану, что поддерживает её, несмотря на всё, что видел той ночью, когда вы с Галл сбежали. Сказал, что станет ещё преданнее исполнять её приказы. И она поверила. А Джастус поручился за Фенна.

Тания стискивает руку Соломона.

– Фенн пытается помочь тем, кто остался в городе, обычным, ни в чём не повинным людям, – поясняет она. – Сана ничуть не изменилась, Леора. Она держит людей в неведении, горожане измучены голодом и отчаянием.

«Умная, жестокая Сана», – мелькает у меня в голове, но я молча слушаю.

– И у неё всё получилось, – заключает Тания.

– Что получилось? – с ужасом спрашиваю я.

– Скажи, Леора, ты помнишь, каково это – голодать? Помнишь постоянный безнадёжный голод, который не отступает никогда. И даже если на столе есть пища, то недостаточно, чтобы наесться досыта.

– Помню, – тихо отвечаю я.

На самом деле уже почти не помню. Странно, как быстро я забыла. Но во мне рождается страх от мысли о том, что мне, возможно, предстоит снова испытать тот грызущий голод, меня охватывает пронизывающий до костей ужас, хочется вскочить и бежать прочь без оглядки.

– Что ты думала о Сейнтстоуне и его жителях, когда тебе хотелось есть, Леора? – тихо спрашивает Тания. – Ты знала, как сыто они живут, пока ты жуёшь корку заплесневелого хлеба.

– Я ненавидела их, – шепчу я. И я не лгу. Я никогда не ощущала большего единения с жителями Фетерстоуна, чем в те дни, когда все голодали. Нас объединяла ненависть. – Я хотела, чтобы они страдали, как страдали по их вине мы.

Оскар грустно кивает, признавая мою правоту.

– Все винят нас, – чуть тише произносит Тания. – Согласно нашей веры, Галл должна была сгинуть в озере, когда проводили ритуал в день её рождения.

Закрыв глаза, я вспоминаю холодный рассвет, ледяную воду и ужас, который вселился в меня при виде неподвижной Галл.

– Говорят, что она должна была заплатить за свои грехи и за грехи всех нас, навеки оставшись в озере. Принести себя в жертву.

Я сглатываю подступивший к горлу ком. «В тот день я вытащила Галл из воды. Всё из-за меня». Будто читая мои мысли, Тания мимолётно касается моей руки.

– Я всегда буду тебе благодарна за спасение дочери, мы навечно у тебя в долгу. Но вера и традиции – могущественные властители, Леора, сама знаешь. Сана говорит людям, что бедность, неурожай, голод и болезни пришли не только по вине отмеченных. Мы виноваты, потому что утратили веру, и несчастья – наше наказание. Галл отказалась отдать жизнь, а значит, платить будет земля. Люди каждый день слышат, что живут во власти проклятия. Фетерстоун ещё никогда не был столь благочестив и бдителен, выискивая грешников среди своих.

Я вспоминаю Лонгсайта и его чудеса, возродившие веру и благочестие.

– Людям нужна надежда, – говорю я. В тишине мой голос звучит очень одиноко.

– Надежда нужна всем, – откликается Тания. – Настоящая, не ложная.

Глава двадцать четвёртая

Мы едим хлеб с добытыми где-то салатными листьями. Темнеет. Лето не за горами, ночи становятся короче. И всё же ещё холодно. После ужина Тания ведёт Мел умыться, Соломон устраивает на всех постели, а мы с Оскаром остаёмся у костра… вдвоём.

– Разве не опасно разводить огонь в лесу? – спрашиваю я.

– Иначе не обойтись. Да и в Фетерстоуне и так знают, где мы.

Я удивлённо приподнимаю брови.

– Они хотели, чтобы мы ушли из города, и им безразлично куда. Лишь бы не жили рядом с ними. Если бы на нас собирались напасть, не тянули бы.

Следующий вопрос я задаю гораздо тише:

– Почему бы тебе не вернуться? У тебя в Сейнтстоуне и дом, и вóроны. Тебе никто ничего не сделает.

Помолчав, Оскар смотрит мне в глаза. А когда он берёт меня за руку, моё сердце стучит так, будто готово выпрыгнуть из груди.

– Мой дом здесь. – Оскар стискивает зубы, и очертания его упрямого подбородка проступают чётче. – Здесь я нужен людям, это мой выбор. Когда кому-то нужна помощь, я не могу просто встать и уйти.

От его слов у меня саднит в груди. Как хочется услышать, что он остался из-за меня. Глупо, но очень хочется убедиться, что я значу для Оскара больше, чем все на свете, даже больше, чем голодающие жители Фетерстоуна.

Он гладит мою ладонь большим пальцем, и я вспыхиваю, как пламя костра.

– Отец с самого детства приучил меня думать о пустых, – тихо произносит Оскар. – Вóроны и их дело для него важнее всего на свете. Особенно близко он с ними сошёлся, когда умерла мама. Ну а я, когда попросился к его товарищам, знал, что, по крайней мере, буду делать что-то очень важное для отца. Он мечтает уничтожить Лонгсайта и объединить пустых и отмеченных. Вот и всё.

– Твой отец беспокоится о тебе, – говорю я. – Я видела его, прочла его метки. Он в тюрьме вместе с Обелем. Не падает духом. Самое главное в жизни для него – ты, а не вóроны.

– Неужели? – вымученно улыбается Оскар. – Он спрашивал тебя обо мне, Леора? Часто произносил моё имя?