Я касаюсь теплой розовой кожи вокруг линий.
– Больно было?
– Бывало и хуже, – заявляет Пайпер. – Классно же, да? Даже если я не смогу ходить, я смогу летать.
– Ты сможешь ходить.
Она дергается, когда я касаюсь татуированного крыла.
– Тебе придется, потому что я собираюсь выйти на сцену и ты должна устроить мне овацию стоя.
– Кажется, кое-кто стал верным адептом групповой терапии, – глядя на меня через плечо, замечает Пайпер. – А в следующий раз ты скажешь мне, что наконец-то обрела новую нормальную жизнь?
Опустившись на колени, я собираю клешнеобразной рукой крупные осколки стекла и бросаю их в мусорную корзину.
– Пока еще нет. Но впервые за долгое время я верю, что это вообще возможно. – Я разглаживаю фотографию, положив ее на стол. – Знаешь ли, мне тоже пришлось заново учиться ходить. После комы и еще раз после того, как мне пересадили большой палец с ноги на руку. И оба раза я чуть не сдалась. Знаешь, почему я довела дело до конца?
– Потому что у тебя не был сломан позвоночник?
– Потому что я не хотела добавлять способность ходить к списку вещей, потерянных в огне.
Я выпустила из рассказа часть про медсестру Линду, у которой был густой южный акцент, огромная грудь и не менее гигантское упорство, – она неделями заставляла меня ходить. Также я не упомянула, насколько болезненными были первые шаги: кровь хлынула в вены и капилляры, которые несколько месяцев были расслаблены. По ним словно огонь понесся, выжигая все на своем пути.
– Видишь ли, я верила, что смогу, и сейчас верю в тебя.
Пайпер смотрит на меня так, будто у меня выросла вторая голова.
– Можно мне поговорить с Авой? Ну, с той моей подругой, у которой стакан всегда наполовину пуст и которая обожает себя жалеть. Можно? Потому что я не понимаю, откуда тут вдруг взялась маленькая мисс Счастье.
Дверь распахивается, и Пайпер тут же перестает улыбаться. Она одергивает майку, но поздно. Вошедшая в комнату мать задирает ее обратно.
– На позвоночнике? Серьезно? После того, что сказал вчера доктор, ты позволила втыкать туда иглы? Ты что, убить меня хочешь? Или себя?
Пайпер опускает майку.
– Это мое тело.
Ее матери ответ не нравится, и она начинает звать какого-то Фрэнка. Вскоре в комнату вваливается взъерошенный мужчина с мутными глазами.
– Ты только глянь, что на этот раз твоя дочь сотворила с собой!
Несмотря на сопротивление Пайпер, она вновь оголяет ее спину. Мужчина какое-то время бессмысленно таращится на татуировку и уходит со словами:
– Когда у нее начнется заражение крови, тогда и буди меня.
Мать Пайпер просит меня уйти. Перебравшись в кресло, Пайпер провожает меня до порога. Ее мать ждет в коридоре, сложив на груди руки. Я словно смотрю одну из передач про животных, что так любил мой отец, в которой две альфа-самки собираются биться за территорию.
– Жизнь не похожа на мюзикл, верно? – говорит Пайпер, когда я спускаюсь по пандусу, пытаясь не поскользнуться на внезапно выпавшем снеге.
– Поверь мне, Пайпер, все наладится, я просто…
Я оборачиваюсь и понимаю, что меня не слышат – Пайпер уже закрыла дверь.
Глава 26
У меня меньше недели на подготовку к прослушиванию.
Кора помогает мне с репетициями и советует прочувствовать слова, позволить им течь сквозь меня. Я напоминаю ей, что это школа, а не Бродвей.
– Извини, просто я так рада, что ты попросила меня о помощи. – Она наигрывает мелодию на пианино. – После возвращения в школу ты все время занята. Я начинаю ощущать себя бесполезной.